Юрий Скуратов - Кремлевские подряды «Мабетекса». Последнее расследование Генерального прокурора России

— Я не думаю, что можно заниматься бизнесом в такой стране, как Россия, где судебные органы находятся в зависимости от политических властей. Кроме того, самыми коррумпированными являются именно административные и политические властные структуры. Обратите внимание: это не просто широко распространенное явление, это прочно установившееся правило. В большинстве случаев в ходе проводимых нами расследований мы сталкивались и сталкиваемся с фактами коррупции с участием высокопоставленных представителей административных и политических структур. Иными словами, если в стране невозможно обеспечить условия для свободной конкуренции, не стоит инвестировать ни франка из имеющихся у вас средств.

Очень хорошо помню встречу с президентом, состоявшуюся 5 августа 1996 года, уже после победы Ельцина в тяжелой предвыборной борьбе. На президентскую дачу в подмосковную Барвиху, где была назначена встреча, я приехал минут за 15 до аудиенции. Но, к моему удивлению, меня сразу же повели к Борису Николаевичу. У дверей я увидел Татьяну и супругу президента Наину Иосифовну. Лица встревоженные.

— Борис Николаевич чувствует себя неважно, — сказала Наина Иосифовна, — плохо спал. Постарайтесь его сильно не перегружать. Ладно?

Я пообещал. Тут же в разговор вмешалась Татьяна:

— Да, Юрий Ильич, закройте же наконец вопрос «о коробке из-под ксерокса» и… насчет Чубайса тоже. Это очень беспокоит и меня, и…

Она хотела сказать «и папу», но промолчала. Я прошел к президенту.

Ельцин стоял у стола. Медленно, как-то по-стариковски, боком, развернулся, подал мне руку.

— Поздравляю вас с победой на выборах, — сказал я.

Натужно улыбнувшись, он показал на стул.

Смотря на меня и как-то сквозь меня, Ельцин произнес, что его волнует сейчас один вопрос… Он взял папку, лежавшую на столе и, спотыкаясь, по слогам, безжизненным голосом прочитал надпись на обложке: «О неудовлетворительной реализации Указа Президента Российской Федерации о мерах по борьбе с фашизмом и другими проявлениями политического экстремизма». Он еле-еле справился с текстом, спотыкался, останавливался, глотал буквы… Половину слов просто не смог выговорить.

Невооруженным глазом было видно, что президент находится в плохой физической форме.

Я попытался объяснить, что именно по этому вопросу у нас дела обстоят совсем даже неплохо: на контроле у Генпрокуратуры находятся 37 уголовных дел, успешно идет расследование дел в Екатеринбурге, Москве, Санкт-Петербурге.

Ельцин меня практически не слушал. Когда я закончил, он как-то картинно, будто русский богатырь, подбоченился:

— Я не удовлетворен вашим докладом.

Что ж, он — президент, его право так говорить. С другой стороны, кто-то постоянно подсовывал ему эти бумаги, пытаясь из мухи раздуть слона и даже склоняя президента к неправовым действиям.

Так, на одной из встреч Ельцин прямо и без особых предисловий предложил мне «бартер»: он подписывает указ об освобождении от должности главного военного прокурора Паничева, а я в ответ возбуждаю уголовное дело против партии коммунистов, поскольку якобы прошла информация о создании в структурах этой партии неких вооруженных формирований. Я знал о неприязни Ельцина к коммунистам, его стремлении «задавить» их. Однако такое мог предложить какой-нибудь нечистый на руку человек, но никак не президент, гарант Конституции. Пахнуло каким-то базарным торгом. Не помню уже, под каким предлогом, но от «бартера» я тогда отказался.

Могло быть и другое объяснение недовольства президента — все та же «коробка из-под ксерокса». Я не согласовывал с ним недавнее возбуждение уголовного дела о «коробке», сделал это по своей инициативе. Это могло задеть самого президента и тех, кто стоял за его спиной. Вот и было решено одернуть меня, поставить, так сказать, на место.

— А теперь давайте ваши вопросы, — сказал президент.

Срочных вопросов для обсуждения было несколько, но, помня о просьбе Наины Иосифовны, я сказал, что могу обсудить их потом или по телефону. Ельцин отказался и потребовал продолжать. Но уже через несколько минут, когда, перейдя к конкретным делам, я начал говорить о «коробке», президент неожиданно тихим, но твердым голосом произнес:

— Может, хватит?

Я тут же свернул разговор, подарил только что выпущенную книгу об истории российской прокуратуры и собрался уходить. Он пытался взять мои бумаги, книгу, папку с «мерами по борьбе с фашизмом», сложить все в одну кучу, но не смог — у него сильно тряслись руки. В конце концов он все-таки собрался, встал и попрощался со мной.

Ехал я с аудиенции в задумчивости. Признаюсь, разговором и увиденным я был удручен, если не сказать — подавлен. Ведь до инаугурации президента, официального вступления его в должность, оставалось всего несколько дней…

Уже позднее я спросил у Краснова, помощника Ельцина по правовым делам, который готовил эту встречу: как папка с неподготовленным вопросом о фашистских проявлениях в России по явилась у Ельцина на столе? Тот ответил, что папку президенту не передавал и в полном неведении, кто это сделал.

Говоря откровенно, избрание Ельцина на второй срок в 1996 году — это трагедия и для самого президента, и для всей страны. Народ тогда обманули, сознательно и беспардонно. Даже если отбросить откровенное признание Коржакова, что Ельцин в первом туре был только третьим после Зюганова и Лебедя… Но поразмышляем о другом. Ведь когда Ельцин отплясывал на сцене, он всем своим видом показывал: «Я здоров! Я полон сил и энергии!». На самом же деле это было совсем не так. Близкое окружение президента прекрасно знало, что Ельцин сильно болен, что он физически не способен выполнять обязанности президента страны. То, что это именно так, стало ясно уже на процедуре инаугурации: Ельцину в этот ответственнейший день стало так плохо, что он едва держался на ногах, едва читал президентскую присягу. Фактически на следующий президентский срок мы избрали больного, немощного человека. Нас, избирателей, откровенно обманули. На Западе по этому поводу сразу же началось бы специальное расследование. В России же немощность президента, его неспособность полностью взять на себя руководство страной в конечном итоге породило то, что вскоре в открытую стало называться «семьей».

Еще раз повторюсь: Ельцин всегда был патологически охоч до власти. Узнав же о расследованиях, которые начала вести Генеральная прокуратура, он впервые почувствовал для себя реальную угрозу. Ведь его никогда в коррупции не обвиняли — здесь он всегда был чист. Все считали, что при многочисленных его недостатках как человек, как личность он — честен. Поэтому он перепугался.

Одним из главных достижений моей борьбы стало то, что благодаря делу «Мабетекса» Ельцин досрочно ушел со своего поста и издевательство над Россией было прекращено. Уход Ельцина в отставку — это мой главный жизненный результат.