Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

Он, ровесник XX века, после окончания в 1922 году Московского университета преподавал в МВТУ им. Н. Э. Баумана, стажировался в Париже, затем вернулся в МГУ профессором (по совместительству), работал в ЦАГИ (Центральном аэродинамическом институте), в Математическом институте. В 35 лет Лаврентьев — доктор наук, профессор, заведующий отделом одного из самых престижных московских академических институтов. Однако он жаждет большего, но тут происходит осечка. Выдвинувшись в Москве в 1939 году в члены-корреспонденты сразу по двум отделениям — математики и механики, погнавшись за двумя зайцами, Лаврентьев провалился и в том же году перебрался на Украину. В Киеве, кроме интересной работы, ему пообещали членство в Украинской Академии наук. Не оставляя своих многочисленных обязанностей в Москве, Лаврентьев начинает профессорствовать в Киевском государственном университете и одновременно становится директором Института математики Академии наук Украины. В результате выиграли и Лаврентьев, и Украина. Он стал сразу академиком, пусть и местного значения, а республика приобрела неординарного ученого. Отец познакомился с Лаврентьевым вскоре после переезда последнего на Украину. В Киеве, как и в Москве, отец при любой возможности старался установить связи с местными учеными. Общаясь с ними, он не только из первых уст узнавал о последних достижениях в мире, что требовалось ему, руководителю республики по должности. Одновременно он учился, набирался недополученных в юности знаний. Я уже упоминал об этом и не премину упомянуть еще не раз. Учеником отец был благодарным, все схватывал на лету, и одновременно полезным для своих учителей. Примеров можно привести множество.

Остановлюсь лишь на одном, с академиком Лаврентьевым не связанном. Там же, в Украинской Академии наук, трудился Евгений Оскарович Патон, профессор Политехнического института с 1905 года, ученый старой школы и старой выучки и одновременно новатор — зачинатель сварки металлических конструкций.

«Я только приехал на Украину, — вспоминал отец, — как мне позвонил академик Патон, крупнейший машиностроитель, увлекавшийся сваркой мостовых конструкций. Я его принял.

В кабинет вошел плотный человек, уже в летах, седой, коренастый, с львиным лицом, колючими глазами. Поздоровавшись, он вытащил из кармана кусок металла толщиной около сантиметра и положил на стол.

— Это полосовое железо, — сказал Патон, — и я его свариваю. Это сварка под флюсом.

Шов выглядел идеально, гладкий, как литой. Слово “флюс” я услышал впервые. Я был буквально очарован встречей и беседой с Патоном».

Патон убедил отца, что его сварка под «флюсом» произведет революцию в промышленности, даст возможность сваривать мосты, перекрытия зданий, корабли, броню танков. Всего не перечислить.

Он стал помогать Патону. При первой возможности рассказал о Патоне Сталину. И очень вовремя. В 1938 году Патон, не скрывавший своего отвращения к пустословию, а им он считал все не относящееся к сварке металлов, выглядел на общем фоне того времени не просто анахронизмом, но вполне мог считаться одним из вероятных кандидатов на отстрел. На Патона нажаловался заведующий Отделом пропаганды Украинского ЦК. Вызванный к нему на совещание академик, не просидев и десяти минут, встал и молча вышел.

— Если Патон ушел, то нужно разобраться, в чем дело, — встал на сторону ученого отец. — По какому вопросу вы проводили совещание?

— По вопросам идеологической работы, — прозвучал ответ.

— А зачем вы пригласили академика Патона? Он не имеет к этому никакого отношения. Он взял и ушел, проголосовал, как говорится, ногами. Вы должны сделать вывод своими мозгами и в будущем не позволять подобного не только в отношении Патона.

Больше к Патону в ЦК Компартии Украины не придирались.

Отец особо гордился своим участием в продвижении в жизнь патоновской технологии сварки танковой брони. Во время войны она многократно ускорила производство танков, повысила их боевую устойчивость. Построенный в Киеве после войны по технологии Патона новый мост через Днепр по настоянию отца назвали именем ученого.

Но это Патон — человек дела! А что общего у отца с математиком, разрабатывавшим теорию функций комплексного переменного, теорию конформных и квазиконформных отображений, новые методы вариационного исчисления? Отец и слов-то таких не знал. И тем не менее, они не только познакомились, но, сойдясь характерами, время от времени встречались. Когда грянула война, их пути разошлись, Лаврентьев уехал в эвакуацию в Уфу, отец отправился на фронт. Снова они встретились только после победы.

Летом 1945 года Лаврентьев вместе с президентом Украинской Академии наук Александром Александровичем Богомольцем, пришли к отцу за содействием в приложении к жизни еще одной математической разработки Михаила Алексеевича — теории кумулятивного заряда. Что это такое?

В так называемых кумулятивных снарядах в носке делается специальной формы выемка, покрытая изнутри металлом. Благодаря ей снаряд как бы присасывается на мгновенье к броне танка или любой другой преграде, а образовавшаяся в момент подрыва раскаленная газовая струя продырявливает, прожигает броню. Успех зависел от формы выемки, которая фокусирует выделяемую при подрыве энергию в одной точке, обеспечивает пробивание брони. Эту форму и рассчитывал Лаврентьев.

Теорией кумулятивного подрыва Лаврентьев увлекся еще до войны. Поначалу приходилось работать в одиночку. Как академик Патон сам мастерил первые сварочные автоматы, так и математик Лаврентьев формовал дома взрывчатку с выемками различной формы, для чего разогревал ее до вязкого состояния на кухне на электроплитке, а в качестве пресса использовал ножку кровати. Заряды он испытывал в соседнем овраге. К сожалению, в отличие от Патона, который первым в мире начал сваривать танки, Лаврентьев немцев не опередил. Они научились производить кумулятивные противотанковые снаряды задолго до нападения на Советский Союз.

Я прочитал в книжке А. А. Помогайло «Оружие победы и НКВД. Советские конструкторы в тисках репрессий» (правда, по архивным данным не проверил), что еще в 1936 году, во время гражданской войны в Испании, немцы использовали кумулятивные снаряды против воевавших на стороне республиканцев советских танков Т-26.

Заметим, без особой необходимости, тонкую 15-ти миллиметровую броню Т-26 пробивали не то что пушки, но и обычные противотанковые ружья. В Испании немцы обкатывали новую научную разработку. Там-то они, скорее всего, и выяснили, что для выпущенного из нарезной пушки вращающегося вокруг продольной оси снаряда кумулятивный заряд мало подходит. Он не успевает «присосаться» к броне, сформировать всепрожигающую огненную струю. Для нового заряда требовалась иная, гладкоствольная артиллерия, а еще лучше портативные ракеты. Ничего подобного в Германии не производили. Тогда немецкие инженеры и военные нашли кумулятивным зарядам иное применение. В 1940 году во время наступления через Бельгию на Францию немецкие десантники-саперы с их помощью уничтожали укрепления у мостов через канал Альберта, бронированные и бетонные капониры. Заряды подтаскивались к ДОТам (долговременным огневым точкам) на себе, вручную навешивались на броню и подрывались. Эффект оказался ошеломляющим, одного заряда хватало, чтобы вывести из строя целое сооружение, на постройку которого ушли годы. Однако в 1940 году немецкое наступление на западе развивалось столь стремительно, что подробности штурма укреплений у канала Альберта не привлекли внимания специалистов. По крайней мере, советских.