Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

Дела все не очень видные, но в жизни составляют большинство, и именно они, в основном, портят жизнь. За исполнением приговоров товарищеских судов следили те же дружинники и следили внимательно.

Войдя во вкус, общественники предлагали позволить товарищеским судам разбираться с людьми, живущими не по средствам или занимающими слишком большие квартиры. При этом у каждого имелось свое мнение, что по средствам, а что нет, что слишком, а что не слишком. Таких писем в ЦК получали множество, но хода им, естественно, не давали.

Еще одно новшество: преступников, осужденных а народном суде, но не очень опасных, теперь не всех сажали в тюрьму, а по просьбе «коллектива» отдавали на поруки их же товарищам. Считалось, что товарищи и соседи лучше тюремных надзирателей «перевоспитают» осужденного. Если же не справятся, двери тюрьмы в течение всего срока осуждения оставались открытыми. Процедуру поручительства упростили до предела: требовалось на собрании принять решение, написать в суд ходатайство, а затем суд решал: передавать — не передавать. Обычно решал «передавать». Поручителей оказалось много, в России всегда жалели осужденных, даже незнакомых, а уж о своих нечего и говорить. Нередко ручались за тех, за кого ручаться никак не следовало. Судьи тоже проявляли либерализм, иногда излишний, отдавали на поруки не мелких нарушителей, как задумывалось наверху, а грабителей, насильников и даже убийц. Порой не отдавали, а навязывали их «поручителям». [53] Согласно данным проверки, только во второй половине 1959 года на поруки передали 116 убийц, 222 насильника и 577 разбойников-грабителей.

Но это издержки. В целом поручительство работало, переданные на поруки правонарушители обычно в «тюремные университеты» не возвращались, многие из них «завязывали».

В числе поручителей однажды оказался и отец. Отдыхал он осенью, не помню уж какого года, в Сочи, на государственной даче в «Бочаровом ручье». В тот день он сидел на пляже, читал очередную порцию бумаг, как вдруг услышал вверху, на склоне горы, шуршание — вниз посыпались мелкие камешки, а вслед за ними буквально свалился неряшливо одетый мужчина. Отец с удивлением уставился на гостя, тот — на отца.

Охранников поблизости не оказалось. Во время отдыха отец настрого запрещал им крутиться в пределах видимости. Начальник охраны Литовченко находился в служебном корпусе, «выездная» группа отдыхала, а посты были разбросаны по территории. Забор практически не охранялся, местные жители знали, что за ним правительственная дача, если полезешь, то поймают и отправят в милицию для выяснения личности. Этот незваный гость полез не по ошибке. Он знал, что где-то за забором отдыхает Хрущев, и хотел пожаловаться ему на свою горькую судьбу, даже заранее написал письмо.

Взаимное оцепенение продолжалось меньше минуты.

— Вы кто такой? — первым заговорил отец.

Незнакомец (не помню, как его звали) узнал Хрущева и, захлебываясь, начал рассказывать, что он освободился из заключения, вернулся домой, а его нигде не прописывают, а без прописки на работу не берут. Хоть снова иди воруй. «Гость» объяснил, что он вор-профессионал, в тюрьме сидел уже четыре раза, но теперь решил «завязать», начать честную жизнь, но никак не получается. Отчаявшись, он решил искать правду у самого Хрущева. Тирада вора продолжалась минут пять-семь.

На склоне вновь раздался шорох, снова посыпались камешки, на пляж спустился один охранник, другой подбежал со стороны дома.

«Гость» перепугался, но отец, заинтересовавшись, предложил ему сесть, охранникам же сказал, что ничего страшного не произошло, они тут попросту беседуют. Около часа отец расспрашивал своего гостя (теперь уже без кавычек) за что он сел, как жил в лагере, что собирается делать на свободе? Потом пригласил его пообедать. После обеда отец вызвал начальника охраны, попросил у него взаймы сто рублей.

Вместе с гостем на машине они отправились в Сочи, там прошлись по набережной, а затем отец отвел своего нового знакомого в отделение милиции к перепуганному и ничего не понимающему дежурному и попросил помочь бывшему заключенному устроиться на хорошую работу. Он за него ручается. Эту историю растиражировали все газеты. Вчерашний вор стал героем дня.

Что с ним стало потом, не знаю. Одни рассказывали, что все завершилось удачно, он работает, хочет учиться. Другие злословили, что отцову сотню он пропил, что-то украл и теперь опять сидит в тюрьме. Мне больше по душе первый вариант.

17 апреля 1959 году отцу исполнилось 65 лет. Дата не круглая и отмечалась не то чтобы семейно, но относительно приватно. Отец в те дни отдыхал в Крыму, в «Ливадии-1». На открытой, выходящей на море веранде дачи, накрыли стол. Собрались гости: отдыхавшие на соседних дачах поляк Гомулка с женой, Микоян, Суслов, командующий Черноморским флотом адмирал Касатонов, украинцы — секретари республиканского ЦК Подгорный и Ольга Ильинична Иващенко. Как водится, произносили тосты: Микоян по-кавказски витиевато; Суслов посуше, даже ввернул какую-то цитату; Гомулка, слегка заикаясь, как всегда, мешал русские слова с польскими. Разошлись засветло. Проводив гостей, отец отправился на прогулку по «Царской тропе», сегодня он нарушил диету и решил немного растрястись. Я пошел с ним.

Я тогда увлекся любительским кино. В Киеве начали выпускать 8-миллиметровые кинокамеры, я купил одну из первых и теперь снимал все подряд. Снял и крымское застолье. Сейчас этот любительский фильм (без звука) смотрится с интересом.

В связи с днем рождения отцу устроили сюрприз — присудили Международную Ленинскую премию за укрепление мира, так она, по-моему, называлась. Коллеги по Президиуму ЦК заранее его о своих намерениях не известили, до самого опубликования все держали в тайне. Награда отцу польстила, но и несколько покоробила. По возвращении в Москву он попенял инициаторам награждения, что есть много других кандидатов на премию, в первую очередь — иностранцев, а тут он, лидер страны-учредителя, как бы присуждает ее сам себе. Получается неудобно. Коллеги дружно протестовали: отец, как никто другой, заслужил премию, он столько сделал для поворота от войны к мирному существованию. К тому же премию присуждает не советское правительство, а международный комитет, они подбирают кандидатов, и они же выносят решение. Так что претензии отца — не по адресу. Отец позволил себя убедить — аргументы «товарищей» звучали логично, и сделал он для мира действительно немало.

Золотую медаль с профилем Ленина отец носил с гордостью, не снимая ни в праздники, ни в будни. Крепилась медаль то и дело отстегивающейся, булавочкой. Осенью 1959 года, во время визита в США, отец ее едва не потерял. По Калифорнии он путешествовал поездом, останавливался на всех станциях, и везде отца ожидала весьма благожелательная толпа любопытных. Люди теснились у вагона, улыбались, размахивали американскими флажками. Отец выходил на перрон, пожимал руки, расписывался в чьих-то блокнотах, альбомах. На одной из остановок медаль отстегнулась и осталась лежать на асфальте. Кто-то ее подобрал и передал американской охране, те принесли находку отцу. Он потом долгие годы вспоминал честность американцев: могли взять медаль себе, все-таки не простой сувенир. По возвращении из США отец для постоянного ношения заказал дубликат медали, а оригинал положил в сейф.