Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Почему накануне встречи в верхах в ЦРУ решили снова послать разведчиков пофотографировать советские секретные военные объекты? Вряд ли они не знали, что к 1960 году у советских ПВО появились У-2, легко достигавшие двадцатикилометровой высоты полета, истребители-перехватчики СУ-9 (Т-3) и противосамолетные ракеты С-75. Американский дипломат и разведчик Раймонд Гартофф в 1959 году сопровождал американского вице-президента Никсона во время его визита в Москву и в последующей поездке по стране. Посетили они и Свердловск. На подлете к городу Гартофф сфотографировал стоявшие на позициях 75-е. По таким снимкам любой специалист легко вычислит высоту поражения цели и дальность полета ракет. Однако все доступные рассекреченные американские документы назойливо убеждают читателей: не знали, проморгали, недоглядели. Можно, конечно, поверить в полную неэффективность американского ЦРУ, но можно и усомниться.

И вообще, зачем затевать накануне столь важной международной встречи столь провокационную миссию? Даже если самолет-разведчик и не удастся сбить, настроение у отца неотвратимо испортится, доверие к президенту Эйзенхауэру как к партнеру рассыплется в прах. В серьезной политике перед серьезными переговорами так не поступают.

Конечно, всем этим событиям уже давно даны объяснения. Мемуаристы из ЦРУ сетуют в них, что потепление во взаимоотношениях двух стран заметно поубавили возможностей для воздушного шпионажа: то и дело президент накладывал вето на очередной разведывательный полет. По мнению разведчиков, запреты серьезно навредили национальной безопасности США. Они знали, что в Плесецке, под Архангельском, строится база аж для четырех межконтинентальных ракет Р-7, но не знали состояния ее готовности на 1960-й год. Они не раз фотографировали советские полигоны в Семипалатинске, Тюра-Таме (Байконуре) и Сары-Шагане на озере Балхаш, атомные закрытые города на Урале, но съемки не возобновлялись ужу более года. В ЦРУ считали такую расхлябанность недопустимой. И они решили поправить дела как раз перед Парижской встречей. Я понимаю профессионалов, специалист подобен флюсу, их создали для сбора информации, и они обязаны ее собирать.

Но политики мыслят иными категориями: если хочешь мира, можно пожертвовать, хотя бы временно, десятком сделанных «через замочную скважину» фотографий.

И тем не менее, самолеты У-2 послали в разведывательные полеты. Сначала в апреле. Тогда один из них облетел Тюра-Там, Семипалатинск, Сары-Шаган, его попытались атаковать СУ-9, но неудачно. Самолет У-2 невредимым вернулся на свою базу. Он сфотографировал не только космические старты и шахты для подземных ядерных испытаний, но и позиции охранявших их ракет ПВО. Ракеты почему-то не задействовали, но их присутствие вокруг секретных объектов не вызывало сомнений. Не в этот, так в следующий раз Советский Союз их обязательно применит. Более того, после первого облета их обязательно приведут в наивысшую готовность.

И тем не менее, выждав пару недель, пилота У-2 Гарри Пауэрса послали с новой, еще более опасной миссией. Маршрут ему проложили через всю страну, с юга на север, вновь над Тюра-Тамом, потом над Свердловском, Плисецком, Северодвинском, Североморском, и оттуда домой, на базу НАТО в Буде, в Норвегии.

Трудно найти более тщательно охраняемые объекты общенационального значения на советской территории. Если мыслить логически (а именно так и мыслят разведчики), охранять их должны самые совершенные средства ПВО и, следовательно, возможность сбить несбиваемый У-2 там наибольшая. Особенно после недавнего, как бы предупредительного полета. «Уж если сейчас его не собьете, то я не знаю, что еще можно для вас сделать», — в моем представлении, именно так рассуждал неизвестный мне чиновник из ЦРУ, планировавший полет. А если опять не собьют, то, все равно, гордость претендующей на «сверхдержавность» страны уязвится в максимальной степени.

Почему я склоняюсь к мысли, что потеря У-2 оказывалась кому-то в США (кому конкретно, я не знаю), на руку?

В каждой находящейся в состоянии конфронтации стране позиции «ястребов» необычайно сильны. И они делают все, чтобы противостояние не сменилось разрядкой, мирным сосуществованием, к которому призывал отец и, по всей видимости, склонялся президент Эйзенхауэр.

Чем встреча в Париже и последующий визит Эйзенхауэра в СССР пугали «ястребов»? О чем отец и американский президент могли там договориться? «Ни о чем», — утверждают американские и пристраивающиеся к ним в кильватер российские историки. Именно эта безысходность якобы и побудила отца взорвать совещание изнутри. Ему просто оказалось не о чем говорить с американцами.

Любопытная позиция, и она требует осмысления.

Скептики не так уж и не правы: о всеобщем разоружении стороны в Париже договориться не могли, — уж очень расплывчатой оставалась вся эта концепция. Не могли они договориться и о Германии. Позиции США и Советского Союза не сближались, каждая из сторон соглашалась на объединение только на своих условиях. К тому же, за каждым шагом президента Эйзенхауэра внимательно следил канцлер Конрад Аденауэр. За отцом так же внимательно наблюдал Вальтер Ульбрихт.

Европейские страны, особенно Франция с Англией, не открыто, а исподтишка противодействовали объединению Германии. О том, что Франция не хотела бы граничить с единой Германией (статус-кво ее устраивает больше), доверительно сказал отцу на переговорах в Рамбуйе в 1960 году президент Шарль де Голль. О том же, еще раньше, не раз заявлял Уинстон Черчилль, намекали в разговорах с глазу на глаз британские премьер-министры — Антони Иден в 1956 году и Гарольд Макмиллан в 1959-м. Они не хотели вновь обрести могущественного «союзника» в центре континента, ни просоветского, ни проамериканского. Конечно, в официальных документах обе страны обозначали свои позиции иначе, дипломатия не оставляет следов.

Казалось бы, у «ястребов» не было ни малейших оснований для беспокойства.

Не верно! Основания для беспокойства имелись, и немалые.

И президент Эйзенхауэр, и отец сходились в одном: они искренне стремились остановить ядерные испытания. Оба они о войне, о ее ужасах знали не понаслышке. Отец, переживший окружение немцами Киева в 1941, поражение под Харьковом в 1942, прошедший сквозь огонь Сталинграда и Курской битвы в 1943, не хотел и не мог допустить повторения беды. Отец, вопреки военным, уже объявлял об односторонних мораториях. Последний из них в мае 1960 года строго соблюдался Советским Союзом. К сожалению, американцы на его призывы реагировали кисло, а свои давили изо всех сил.

Я не берусь столь же категорически судить о генерале-президенте Дуайте Эйзенхауэре. Но то, что я знаю о нем, свидетельствует: войны он не хотел, понимал, что с ядерной войной шутить не стоит.