Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

В Париже отец сделал еще одну попытку встретиться с президентом до начала совещания. В качестве посредника он выбрал Гарольда Макмиллана. После общения в Москве зимой прошлого года он пришел к заключению, что премьер-министр Великобритании наиболее трезво оценивает обстановку, проявляет неподдельную заинтересованность в результативности предстоящей встречи. Макмиллан принял на себя миссию посредника, но американцы ответили отказом.

Если бы встреча двух мировых лидеров состоялась, то многое в мире могло сложиться совсем иначе.

Когда отец окончательно удостоверился, что Эйзенхауэр не сделает шага навстречу, он переменился. Теперь и отец не собирался договариваться, он решил расплатиться той же монетой. «В первый день, — вспоминает отец, — я зачитал декларацию. Именно зачитал, потому что в таких случаях изложение недопустимо. При вольном изложении могут появиться какие-то лишние слова, не такое построение фразы. Все это будет зафиксировано, и потом уже будет трудно исправить… Появится возможность иного толкования в пользу наших противников. Поэтому я зачитал декларацию и сел.

Произошло какое-то замешательство. Особенно после фразы, в которой было заявлено, что мы отзываем свое приглашение, если не будет извинения со стороны Соединенных Штатов Америки, что президент не может быть нашим гостем после того, что он допустил в отношении нашей страны.

Эйзенхауэр со своей делегацией поднялись, и мы разошлись… Наша декларация сыграла роль бомбы, которая разметала всех… круглый стол, который должен был нас объединить, рассыпался в пух и прах».

Собственно, на этом совещание и закончилось. Отец сжег последние мосты. Лидеры обеих сверхдержав уперлись: один требовал извинений, другой отказывался их принести.

Де Голль и Макмиллан приложили немалые усилия к примирению сторон. В разговоре с отцом де Голль в сердцах заметил, что запущенный 15 мая новый советский спутник за эти дни восемнадцать раз пролетел над Францией. Кто знает, может быть, он тоже ведет фотографирование? Отец энергично открестился, мы такими делами не занимаемся. Слова де Голля солью посыпали его свежие раны, американцы недавно заявили, что намереваются в ближайшее время запустить разведывательные спутники. С их помощью они смогут сфотографировать любой район земного шара. После уничтожения У-2 отцу особенно хотелось воспрепятствовать и этому. Но как?… Недавний разговор с Челомеем не оставлял на то никаких надежд, по крайней мере в ближайшие годы.

…Спасти положение не удалось. Через два дня, после безуспешной попытки открыть совещание, делегации разъехались по домам. Отец по пути в Москву остановился в Берлине. Затихший было германский вопрос вновь вспухал, грозил разрастись в серьезный кризис.

Дело У-2 оказало серьезное влияние не только на обстановку вокруг Берлина. Рокот моторов У-2 и грохот взрыва советской зенитной ракеты отдадутся и жесткостью позиции отца в Вене в 1961 году, во многом они предопределят тактику его поведения во время постановки советских ракет на Кубе.

В сердце отца зарубки остались навсегда. Обман со стороны его «друга» генерала Эйзенхауэра, с которым они еще недавно, казалось, начали понимать друг друга, гуляя по дорожкам Кэмп-Дэвида, согласились, что на свете нет ничего страшнее войны, поразил отца в самое сердце. Он не простил У-2 ни президенту Эйзенхауэру, ни человеку Эйзенхауэру.

И в будущем, ведя переговоры с новым президентом или принимая американского посла, отец никогда не позволял себе забыть ни на секунду, что перед ним не просто человек, стремящийся выжить на этой земле, а вероломный, непримиримый враг, способный на все. Только после Карибского кризиса он, поверив Джону Кеннеди, немного отойдет.

С Эйзенхауэром отец больше не хотел иметь никакого дела. Но и в усилении напряженности в мире Хрущев-политик не видел никакого резона. Он не собирался возобновлять возню вокруг Германии, рассчитывал договориться с новым президентом США. На митинге в Берлине 20 мая отец сказал, что можно, конечно, в одностороннем порядке подписать мирный договор, но зачем спешить, решение вопроса никуда не уйдет, лучше дать ему созреть. Два германских государства существуют, развиваются. А пока можно подождать шесть-восемь месяцев, а там собраться на новое совещание в верхах. С новым американским президентом.

Через полгода у Эйзенхауэра кончался второй срок пребывания у власти. За место в Белом доме соперничали вице-президент Никсон и почти неизвестный отцу сенатор Джон Кеннеди. Отец теперь просто слышать не мог о республиканском кандидате. Именно в те дни он прозвал его почему-то «лавочником».

Вернувшись в Москву, отец со смешинкой в глазах описывал заваруху, которую он учинил в Париже. Правда, порой глаза его делались настороженными, из карих почти черными. Становилось ясно: отцу на самом деле не до шуток.

Провал в Париже, история с Пауэрсом резко изменили психологический климат в стране. Еще вчера все жили надеждой на перемены, ждали пусть не в ближайшие месяцы, но скорого заключения соглашений с США, наступления эры пока не дружбы, но хотя бы взаимоуважения. В конце мая все вернулось на круги своя, со страниц газет резче зазвучали призывы к бдительности и готовности дать отпор агрессорам.

В войска спустили приказ: пресекать любые нарушения воздушной границы СССР или наших союзников. Если раньше на открытие огня по нарушителю требовалась санкция верхов, то сейчас индульгенцию выдали заранее.

Если до 1 мая части противовоздушной обороны жили по законам мирного времени, дежурные летчики, правда в боевом облачении, отдыхали в специально оборудованных домиках, то сейчас они поочередно сидели в кабинах перехватчиков в ожидании команды на вылет. Ракетные подразделения ПВО изготовились к бою. Отныне ракеты держали не в хранилищах: оснащенные боевыми зарядами, они ожидали появления непрошеного гостя на стартовых установках.

Естественно, количество инцидентов в воздухе возросло. Уже 24 мая в ГДР в районе Ростока истребители атаковали самолет США, нарушивший правила движения по воздушному коридору. Пилот решил не рисковать и приземлился на указанном ему аэродроме. Обошлось без жертв.

Американцы, а особенно их союзники, на чьей территории располагались авиационные базы, откуда совершались разведывательные полеты, забеспокоились. Прозвучавшая в Париже угроза отца, оставлявшего за собой право в случае появления в небе Советского Союза шпионского самолета ответить ударом по аэродромам, возымела действие. Лишь де Голль, проявляя определенный скептицизм, пробурчал, что «ракеты летают в обе стороны». На территории Франции подобные базы отсутствовали. Ни англичане, ни норвежцы, ни турки, ни пакистанцы не желали испытывать судьбу, своей шкурой проверять серьезность намерений отца.