Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Королев подробно доложил отцу о предшествующих полетах. Как и раньше, не все получалось сразу. Особо неудачным оказался эксперимент, когда корабль, изготовившись к возвращению на Землю, развернулся наоборот и тормозные двигатели забросили его на более высокую орбиту. Находившиеся на борту собачки погибли. Королев утверждал, что предусмотрены меры, не допускающие повторения ошибки. Да и человек — не дворняжка, всегда сможет через иллюминатор убедиться в правильной ориентации корабля. Если, конечно, он вообще сможет оценивать обстановку в космосе.

Королев не сомневался — системы отработаны, ракета надежна, все пройдет отлично.

Отец, улыбнувшись, переспросил его: «Неужто существует стопроцентная гарантия?» Сергей Павлович решительно повторил: «Все возможное сделано, — немного помедлил и добавил: — Конечно, неожиданности в таком деле всегда возможны, но пускать человека надо. Пришла пора».

Королев не хотел откладывать и предложил назначить старт человека в космос на середину апреля. Через несколько дней он позвонил отцу и уточнил, они изготовятся к двенадцатому. Отец согласился — в таком деле последнее слово за главным конструктором. Как все, что касалось ракет и спутников, дата держалась в строжайшей тайне. Однако все догадывались, что событие произойдет вот-вот, со дня на день. Наступило томительное ожидание.

Запуск запуском, а жизнь шла своим чередом. В начале апреля, числа 7-го или 9-го, отец отправился отдыхать. Этой весной он решил поехать в Пицунду, под соснами так хорошо дышится весной. Там он намеревался и поработать, подбить дела, до которых не доходили руки в московской суете. На осень намечался очередной съезд партии, следовало подумать о докладе. В общем, дел на отдых набиралось немало.

О запуске отец особенно не задумывался. От него ничего не зависело, о результатах Королев доложит с полигона.

Я оставался в Москве.

12 апреля 1961 года в Москве было солнечно и тепло. Земля практически очистилась от снега, кое-где желтели пуговки цветов мать-и-мачехи.

Не стану пересказывать события того памятного дня.

Они теперь всем известны до мельчайших подробностей. Может быть, только одно. Как рассказывал позднее помощник отца Владимир Лебедев, Королев позвонил в Пицунду сразу после старта, сообщил, что все идет нормально. В тот день отец работал с пресс-группой над предстоящим докладом съезду. Только условно можно назвать работой эти прошедшие в нервном ожидании полтора часа. Отец то и дело поглядывал на телефон. Когда тот наконец снова зазвонил, отец стремительно схватил трубку и, узнав голос Королева, закричал:

— Скажите одно, он жив?

Выслушав ответ, с облегчением откинулся на спинку легкого плетенного из лозы кресла и начал выспрашивать Сергея Павловича о самочувствии пилота, тогда слова «космонавт» еще не придумали.

Я позвонил отцу вечером, после возвращения с работы.

О том, что Гагарин успешно приземлился в саратовских степях, я уже знал во всех подробностях. Эксперимент завершился, Королев праздновал победу. Я искренне радовался за него. Но не более. Никаких ощущений величия происшедшего.

И отцу я звонил не для того, чтобы поздравить его. По вечерам я звонил ему регулярно. Сегодня главной темой разговора, естественно, стал Гагарин, Королев, запуск… В отличие от меня, отец восторгался. Он рассказал некоторые подробности, связанные с приземлением. Вспомнил Малиновского, который предложил в поощрение отважному пилоту досрочно присвоить очередное звание капитана и звание Героя Советского Союза.

Саму идею отец поддержал, но в шутку посетовал: министр обороны слишком прижимист, не грех раскошелиться. Перейдя на серьезный тон, он предложил перескочить через звание, пусть старший лейтенант сразу станет майором. Малиновский не возражал — майор так майор.

Отец попросил сообщить пилоту об этом немедленно по приземлении.

— Пусть порадуется, — произнес он знакомую мне фразу, выражавшую и его особое удовлетворение.

— На этом фантазия министра исчерпалась, — продолжал отец. — Майор, герой — их у нас так много, а здесь хотелось бы чего-то особенного.

Отец вспомнил, как встречали в пору его молодости челюскинцев, чкаловцев, и сейчас ему захотелось устроить нечто подобное: толпы людей на улицах, дождь листовок с неба, грандиозный митинг.

То, что отец ставил на одну доску челюскинцев и Гагарина, свидетельствовало о том, что как и четыре года назад, при запуске первого спутника, ни отец, ни все мы, его окружающие, не смогли представить реакции в мире на происшедшее. Действительность превзошла все ожидания. Но тогда, в день свершения, мы не догадывались, что присутствуем в первом дне новой эры.

Отец сказал, что он на следующий день вылетит в Москву, — он хотел сам встретить героя. Он считал, что космонавта должно встречать на Внуковском аэродроме все правительство как самого почетного иностранного гостя. По улицам открытую машину с Гагариным пусть сопровождают мотоциклисты.

По наметкам отца, в первой машине отводилось место только герою дня и его жене. Поднялась целая буря, окружающие наперебой советовали, требовали, чтобы отец занял место рядом с космонавтом. Отец отнекивался, немного играл, но потом позволил себя уговорить.

А затем: кульминация, митинг на Красной площади. На моей памяти подобного не случалось. КГБ еще со сталинских времен панически боялся скопления людей. Демонстрация — другое дело, там колонны идут по отведенным им коридорам, разделенным плотными цепями всевидящих профессионалов. От них не скроется ни малейшее подозрительное движение. А тут неорганизованная толпа!..

Но отец и слушать не хотел возражений. С митинга на Красной площади торжество перемещалось в Георгиевский зал Кремля на грандиозный прием в честь безымянных в те годы людей, воплотивших мечты фантастов в действительность.

Я несколько скептически воспринял энтузиазм отца, его намерение устроить всенародный праздник. Мне казалось, подобная затея не встретит отклика в сердцах людей. О своих сомнениях я не стал говорить вслух. Больше меня волновало здоровье отца. Он так устал за прошедшие месяцы, вырвался отдохнуть на какие-то две недели, а спустя три-четыре дня собирается вернуться. Я стал его отговаривать. Какое там, он слышать ничего не хотел. Отец просто рвался в Москву. Поняв всю тщетность своих усилий, я отступил.

Встречу Гагарина можно сравнить лишь с всенародным ликованием в День Победы 9 Мая 1945 года.

Казенный энтузиазм вычерченных строгим шрифтом лозунгов и транспарантов заменили выписанные от руки на чем попало сердечные приветствия. Залитые солнцем улицы переполнялись ликующими москвичами. Да что улицы! Балконы, крыши, окна, деревья — везде, откуда можно разглядеть героя, — люди, люди, люди.