Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Прошли часы. Прошли сутки. Кастро держался. Более того, он постепенно захватывал инициативу в свои руки. Пришли первые ободряющие сообщения: десант захлебнулся в момент высадки, кубинцы успели подтянуть танки. Учебно-тренировочные МиГи штурмовали позиции агрессоров, потопили две баржи с боеприпасами и средствами связи. Положение десанта становилось критическим. Появилась, пока еще слабая, надежда на победу. Отец заметно повеселел.

Об участии в боях американских регулярных войск никаких сообщений так и не поступило. Боевые корабли США утюжили море поодаль, самолеты с авианосца «Эссекс» крутились в районе высадки. И все.

Отец все еще ожидал сообщения о высадке американских морских пехотинцев, массовой бомбардировке острова. Он считал, — раз президент решился на такую акцию, он не остановится на половине пути. Но американцы сохраняли нейтралитет. Вечером во время прогулки отец с облегчением произнес: «Не понимаю Кеннеди. Что ему, решительности не хватает?» Продолжать он не стал.

Тем временем сообщения становились все оптимистичнее — высадившаяся бригада кубинских эмигрантов завязла в болотах, надежд на победу у них практически не оставалось. Расчет на восстание на острове не оправдался, весь народ поднялся на борьбу с «освободителями». Кастро, покинув свой штаб в Гаване, сам бросился в гущу боя. Отец к его поступку отнесся неодобрительно, проворчал, что это мальчишество. Но рожденное революционным порывом мальчишество пришлось ему по душе.

Наконец на третий день, 20-го числа, пришла радостная весть. Гаванское радио в 3 часа 15 минут утра сообщило, что наемники разгромлены, народ победил! Бои продолжались 72 часа. Захвачены трофеи, в том числе танки типа «Шерман».

Отец просто расцвел, послал сердечное поздравление своему другу Фиделю. Куба выстояла, вернее, считал отец, получила передышку. В том, что американцы не отступятся, он не сомневался. Особенно сейчас, когда Кастро открыто перешел во враждебный им лагерь. В Вашингтоне учтут ошибки, выберут время и навалятся теперь уже регулярной армией.

Защита Кубы становилась вопросом престижа не только и не столько отца, сколько всего социалистического лагеря. Или мы отстоим своих единомышленников в Западном полушарии, покажем народам Латинской Америки, что на Советский Союз можно положиться, или… все останется по-старому, и суд и расправу будут вершить Соединенные Штаты.

И не только это, от того, удастся ли отстоять Кубу, зависел престиж Советского Союза как великой державы. Если страна претендует на «величие», она тем самым автоматически берет на себя обязательство защищать своих союзников и клиентов, иначе тебя перестанут уважать и свои, и чужие. Особенно свои — потеряв веру, они начнут смотреть в сторону, а то и вовсе переметнутся в противоположный лагерь.

С точки зрения геополитики Куба в 1961 году стала для СССР тем, чем был Западный Берлин для США: бесполезный клочок земли, глубоко вклинившийся во враждебную территорию. Но если его не защитить, то потеряешь лицо, а вслед за лицом можно растерять и союзников, и все остальное. Вот почему ради Берлина американские президенты шли на риск ядерной войны. Теперь отец по воле Кастро оказался в таком же положении.

Его неотступно преследовала мысль: «Как помочь Кубе? Что делать?» Сразу после победы в заливе Кочинос увеличились поставки вооружения. И не устаревшего, как в недавнем прошлом, а самого современного. Но оно не решало проблемы.

Надежды на возможность договориться с Кеннеди после вторжения на остров стали весьма иллюзорны. Требовалось отыскать неординарное решение. Но какое?

Предложив отложить совещание в верхах на несколько месяцев, отец не скрывал, что разговаривать намерен только с новым президентом США. Для полновесного совещания четырех держав условия так и не сложились. Его успех или неуспех зависели от договоренности между США и СССР: ни гордый де Голль, ни осторожный Макмиллан не хотели вторично выступать в качестве зрителей при взаимной пикировке руководителей двух сверхдержав. И отец, и Джон Кеннеди придерживались мнения, что разумно им предварительно встретиться, познакомиться, попытаться нащупать почву для соглашения и в случае положительного результата подготавливать четырехстороннюю встречу.

Отца мучило топтание на месте в переговорах о разоружении и запрещении ядерных испытаний. Пришло время определяться. Без опробования боеголовок межконтинентальные ракеты: янгелевские Р-16, королёвская «девятка», челомеевская «двухсотка» — теряли значительную часть своих возможностей.

Мир мог качнуться как в сторону разоружения, так и в сторону качественного изменения вооруженных сил, перехода к ракетному противостоянию, равновесия взаимного уничтожения. Заявления отца, что в наши намерения война не входит, что мы силой примера будем доказывать преимущества нашей социальной системы, на веру не принимались.

Отсутствие договоренности о разоружении делало возобновление испытаний реальностью.

Другим больным вопросом оставалась Германия.

Возможные темы для обсуждения не ограничивались этими двумя, но именно от них зависело продвижение в любом направлении: везде собеседники наталкивались или на разоружение, или на германскую проблему. О целесообразности диалога думали в обеих странах, но инициативу взял на себя президент Кеннеди. Вскоре после вступления в должность он предложил отцу встретиться на нейтральной территории. Задумались о месте проведения совещания. Женеву и Париж отвергли, там представители четырех держав уже заседали или пытались это сделать. Американцы предложили Вену. Отцу казался предпочтительнее Хельсинки, но он не стал настаивать.

Отец направился в Вену 27 мая поездом, со многими остановками. В пути он рассчитывал еще раз обдумать свою линию поведения и немножко отдохнуть. На два дня остановились в Киеве. Отец воспользовался случаем и съездил в Канев поклониться могиле Тараса Григорьевича Шевченко. На денек задержался в Братиславе и в канун намеченной даты, 2 июня, прибыл в Вену.

Встречи проходили интенсивно, один день в посольстве США, следующий — в советском.

На весь стиль ведения переговоров серьезный отпечаток наложила эмоциональность подхода с обеих сторон. Джон Кеннеди очень боялся, как бы его не сочли слабаком, и стремился продемонстрировать свою силу, не прочь был поиграть мускулами.

В подобных обстоятельствах отец никогда не оставался в долгу. Защищаясь, он немедленно переходил в наступление. Поэтому в некоторые моменты дискуссия напоминала выступления на митинге, где каждая из сторон рьяно убеждала другую в преимуществе своего образа жизни, демонстрировала непреклонность и решительность. Стиль, явно не подходящий для такого случая.