Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

После бурной среды, 25 октября в четверг, казалось, наступила разрядка. По обе стороны океана как бы сказали: «Уф-ф-ф». Конечно, это только казалось. Дело пока с места не сдвинулось. Но уж и то благо, что четверг не стал для американцев днем действий. Становилось все более очевидным, что в лоб задачу не решить, нужно искать обходные пути, не обойтись без компромиссов. В среду, как только страсти вокруг установления блокады, перехвата или не перехвата «Бухареста» поутихли, Джон Кеннеди решил ответить на последнее письмо отца. Это была его первая акция в четверг. Письмо ушло без четверти два ночи.

В своем послании президент перечислил все события последнего времени, напомнил о сентябрьском заявлении и неприемлемости для США установки наступательного оружия на Кубе. Он выражал искреннюю обиду на то, что его обманули. Он поверил заверениям посланцев отца и «стал обуздывать тех, кто настаивал тогда на принятии срочных мер». В результате теперь они оказались правы. Между строк звучало, что это подорвало престиж президента. Кеннеди призывал приложить усилия к поиску взаимоприемлемого выхода из тупика. Дух послания не был воинственным, но из него становилось ясным, что без удаления ракет соглашения не достигнуть.

Отец получил письмо в четверг еще до полудня. Искренность интонаций его тронула. Краткость и жесткость формулировок не позволила усомниться в твердости и решимости президента. От отца теперь зависело очень многое, вернее, все: ему предстояло найти единственно верное решение.

На собравшемся после обеда заседании Президиума ЦК отец впервые заговорил о возможности вывода ракет. Конечно, при условии, если американский президент обязуется гарантировать неприкосновенность Кубы не только со стороны США, но и поручится за своих латиноамериканских союзников, не говоря уже о кубинских эмигрантах. В Кремле никто не сомневался, что без команды Вашингтона они не то что пальцем не двинут, рта не осмелятся раскрыть.

Но это отцу казалось недостаточным. Наши недоброжелатели постараются позлословить: еще бы, США цыкнули на СССР, и он забрал свои ракеты. А уж гарантии — дело десятое.

Отец предложил в ответное письмо президенту США включить еще одно условие — баш на баш, кубинские ракеты ставились против «Юпитеров», расположенных в Турции и Италии. О «Торах», размещенных в Великобритании, решили не поминать, не пережимать.

Члены Президиума согласились с новым подходом отца так же единодушно, как и пять месяцев назад с отправкой наших ракет на Кубу. [89] Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М.: Росспэн, 2003. С. 620–622.

Громыко поехал в МИД выполнять поручение. Ответ решили рассмотреть на следующий день с утра. В этом случае послание попадало в Вашингтон тем же утром, разница в восемь часов позволяла выиграть целый рабочий день. Работа велась в обеих столицах как бы по скользящему графику. Заставлял поспешить и доклад КГБ о перехвате команды о приведении в готовность «два», переданной штабом стратегической авиации. На указание о том, что она не кодировалась, отец отреагировал однозначно: «Пугают». Но пугать пугают, а отмахнуться от недвусмысленного предупреждения представлялось крайне легкомысленным.

Теперь отцу предстояло вычислить, что это такое? Блеф? Или честное предупреждение? «Иду на вы»?

Он сам не чурался блефа, и поэтому особенно ясно ощущал, что в нечеловеческом напряжении, когда такие силы пришли в движение, даже простая угроза порой, помимо воли автора, может неожиданно превратиться в неотвратимую реальность. Ведь команда ушла не в воздух! Она задействовала тысячи людей, сотни самолетов и ракет. Сегодня их число не составляет секрета: к первому удару по целям на территории Советского Союза в тот день задействовали сто шестьдесят три межконтинентальные ракеты, около двухсот ракет средней дальности на базах в Великобритании, Италии, Турции и тысячу двести самолетов, несших на себе две тысячи восемьсот пятьдесят восемь ядерных боеголовок и бомб. Еще одно кодированное слово — и вся эта армада устремится на нас.

Решение, которое ему предстояло принять, давило своей ответственностью, но отец не поддался панике. Он решил выждать. Пока Громыко занимается письмом, обстановка прояснится. Вот только в какую сторону? Но утро вечера мудренее.

С такими невеселыми думами отец вернулся из Кремля домой.

Дома его поджидал я. Как обычно, мы пошли подышать свежим воздухом. Конечно, он мне не стал пересказывать все свои сомнения, но, как бы то ни было, в тот вечер я впервые услышал от отца, что ракеты, по всей вероятности, придется вывезти. Конечно, при условии соответствующих обещаний США и международных гарантий о ненападении на Кубу не только самих Соединенных Штатов, но и их союзников, а также расположившихся в соседних странах эмигрантов. О Турции и Италии отец не произнес ни слова.

Я был шокирован, еле сдержал возмущение. Отступление в моем сознании увязывалось с национальным унижением. Отец в ответ на мои слова терпеливо разъяснял, что на президента оказывают давление со всех сторон: военные, пресса, конгрессмены. Все требуют начала военных действий. Такого нажима Кеннеди может не выдержать. А что тогда делать? Они нападут на нас на Кубе, а мы на них в Берлине? Глупо, и ничего не даст. Стоит только начать стрелять, потом не остановишься.

Я никак не мог понять, как отец решался поверить слову президента США? Чувствовалось, что у него просто нет иного выхода. До этого отец придерживался твердой позиции: верить на слово империалистам, особенно американским, нельзя, обманут. И тут же ссылался на свой опыт общения с Эйзенхауэром, историю с У-2. Теперь он смягчился, готов был удовлетвориться заверениями на бумаге. Нарушить их, он считал, президент не решится.

Он убеждал не меня. Отец уговаривал себя, мучительно пересматривая принципы, которым он следовал последние годы. Вот-вот предстояло родиться чему-то новому. Он уже почти согласился. Но хотел, чтобы его попросили, пусть предложения исходят не от нас, а от американцев. Такую идею им следовало подбросить.

Отец ощущал себя в западне. В случае нападения на наши ракеты на Кубе у него не имелось в запасе варианта ответных действий, такую атаку требовалось во что бы то ни стало предотвратить. О ядерном ударе по США он не задумывался ни на минуту, атомная бомба хороша для газетных публикаций. Акцию в Берлине отец считал неоправданно опасной, она могла помимо желания привести к большой войне. Войну же как способ решения споров он исключал. Больше отвечать оказалось нечем и негде. А раз на применение силы невозможно ответить тем же, то такую возможность нужно во что бы то ни стало предотвратить.