Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Смена 4 мая 1960 года ключевых лиц в Секретариате ЦК произошла не только в результате «борьбы под одеялом», как саркастически называл аппаратные игры сэр Уинстон Черчилль, но явилась очередной попыткой отца подобрать помощников поквалифицированнее. Сделать это оказалось нелегко. На микроскопической по площади вершине пирамиды власти умещается мизерное число претендентов. Выбирать, собственно, оказывалось не из кого: пять, десять, от силы двадцать человек.

Неотесанный Кириченко ушел в тень. Козлов в те годы представлялся более, нет, не интеллигентным, а умелым, лучше приспосабливающимся к обстановке. Он не только приспосабливался, но и намеревался управиться с ней. Если Кириченко во всем слепо следовал отцу, то у Козлова постепенно стал вырабатываться свой курс, он шел, чуть отступив от отца вправо. Но это никак не относится к 1960-му году. И даже к 1962-му. В период Карибского кризиса он не занимал особой позиции, вместе со всеми твердо стоял «за».

В начале 1963-го что-то начало меняться, почти неуловимо. Фрол Романович стал держаться по отношению к отцу чуть-чуть независимее. С точки зрения взаимоотношений в любом нормальном руководстве, тут нет ничего особенного. Но в Москве тех лет все пристально следили за нюансами. Возможно, для других симптомы стали заметны несколько раньше, ведь перемены в отношениях в окружении лидера распространяются сначала вниз.

Зрела какая-нибудь оппозиция отцу в 1962–1963 годах? Мне трудно сказать. Недовольство отцом существовало всегда. Но одно дело недовольство и сопровождающие его анекдоты, а совсем другое, когда в аморфной среде начинает выкристаллизовываться ядро. Лично я сомневаюсь. [107] О борьбе за власть я подробно рассказываю в первой книге трилогии, «Реформатор».

Отцу Козлов импонировал. Решение многих конкретных вопросов он брал на себя, контролировал их исполнение, был собран и четок, не нуждался в мелочной опеке. То, что он порой возражал, спорил, скорее вызывало уважение у отца, чем раздражало.

Без спора, без борьбы мнений работать становится не только скучнее, но и труднее. Особенно для такого характера, которым обладал отец. Бесконечные согласные кивки, смиренно опущенные вниз или восторженно пожирающие тебя глаза надоедают и настораживают.

В прошедшие годы в Президиуме ЦК один Микоян не во всем соглашался с отцом. Теперь к нему прибавился Козлов. Отцу их позиция, порой отличная от его собственной, в глубине души даже нравилась, позволяла еще раз проверить себя. Тем более что его положению они ни в коем случае не угрожали. Между собой Микоян с Козловым не ладили, по большинству вопросов придерживались несовпадающих точек зрения. Микоян слыл опытным, осторожным политиком. Козлов — администратор, практик, пусть грубоватый, но хорошо знающий жизнь, умеющий, где надо, нажать, прикрикнуть. В области политики Козлов отражал взгляды правых.

Запомнился мне один разговор отца с Козловым.

11 мая 1963 года вынесли смертный приговор полковнику Олегу Пеньковскому.

В скандал оказались втянутыми два крупных военачальника, оба так или иначе связанные с отцом: главнокомандующий ракетными войсками и артиллерией главный маршал артиллерии Сергей Сергеевич Варенцов и начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба генерал-армии Иван Александрович Серов, в недавнем прошлом председатель КГБ.

Варенцов рекомендовал Пеньковского на службу в ГРУ. Он же периодически делился с ним некоторыми служебными новостями. Естественно, секретными. В иной ситуации ничего особо предосудительного в этом не было, оба они служили в армии на высоких должностях.

Серову вменяли в вину не только то, что он не разглядел в Пеньковском потенциального предателя, но и особое расположение к нему. Больше всего то, что жена и дочь Серова вместе с Пеньковским незадолго до его ареста оказались в Великобритании. Правда, женщины поехали туристами, тогда впервые чуть-чуть приоткрылись двери на Запад. Начались первые круизные рейсы теплоходов вокруг Европы, стало возможным посетить некоторые заморские страны. Претендентов на поездку отбирали строже, чем в разведку. У семьи генерала проблем не возникло, но посещение капиталистической страны вызывало определенную робость. Серов, вспомнив, что его подчиненный собирается в командировку в Лондон, попросил Пеньковского приглядеть за женой и дочерью, помочь им в случае надобности. Полковник с радостью исполнил поручение, показал достопримечательности, сводил своих подопечных в магазин. Теперь же все рисовалось в ином свете, генерала и полковника кто-то пытался выставить почти соучастниками.

Отец не был склонен применять к провинившимся маршалу и генералу серьезные меры. Он считал, что они и так наказаны происшедшим, а у Пеньковского на лбу не написано, что он завербовался к англичанам и американцам. Он предполагал ограничиться административными взысканиями.

Козлов считал иначе, он настроился чрезвычайно решительно. Истинные причины его поведения остаются загадкой. Он не мог смириться с тем, что Серов и Варенцов не разглядели предателя? Сомнительно… Он порой глядел сквозь пальцы и на куда более явные грешки, да и сам не относился к разряду святых. Тогда что? Стремился одним ударом выбить из игры преданных отцу военачальников? Зачем? Можно, конечно, дать волю фантазии. Но никакими фактами я не располагаю.

В конце февраля — начале марта Козлов по своей инициативе позвонил отцу на дачу и попросил о встрече. Отец с охотой согласился. Через четверть часа Фрол Романович приехал к нам, его дача располагалась неподалеку. Отец встретил Козлова приветливо, предложил прогуляться. До появления гостя мы гуляли вдвоем, и я остался в компании.

Козлов, то и дело искоса поглядывая на меня, стал убеждать отца в том, что Пеньковский скомпрометировал и Варенцова, и Серова. Он не просто служил в их ведомствах, но втерся в дом. Ходил в гости к Варенцову, оказывал услуги семье Серова. Тогда я услышал о злосчастных лондонских магазинах. Козлов возводил все это чуть ли не в ранг государственного преступления. Отец угрюмо молчал. Не очень уверенно пытался возразить, но Козлов настойчиво гнул свое.

При окончании разговора я не присутствовал, отец попросил оставить их наедине. Примерно через час Козлов уехал к себе. Обедать его отец не пригласил. Мы продолжили прерванную неожиданным визитом прогулку. Отец хмурился, даже по сторонам не глядел, шел, уставившись себе под ноги. Молчали мы минут десять. Наконец отец заговорил. Он сказал, что, по словам Козлова, все, он не назвал фамилий, настаивают на строгой ответственности Варенцова и Серова.

— Возможно, они и правы, — проговорил отец с сомнением, — жаль, особенно Варенцова.