Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

В тот момент ни отец, ни Малиновский не знали, что от главнокомандующего уже ничего не зависит, его предложения никого не интересуют, его команды никто не собирается исполнять. До «конца» оставался ровно месяц.

Домой ехали молча. Отец сел впереди. Сзади, кроме меня и неизменного начальника охраны, в машине разместились Брежнев и Кириленко.

Через десять дней отец улетел в Тюра-Там. Я остался Москве. Заболел.

О происходивших на космодроме событиях я знаю не очень много. Рассказ отца растворился в последовавших за его возвращением бурных событиях. Однако на некоторых, подчас мелких, эпизодах я бы хотел остановиться.

Мой коллега Владимир Абрамович Поляченко, ведущий конструктор по истребителю спутников, в ангаре на челомеевской площадке представлял посетителям свое детище. Он отметил, что «Хрущев после целого дня на жаре выглядел замечательно: загорелый, крепкий», а вот Брежнев казался «рассеянным, мысли его были заняты чем-то иным». [109] Поляченко В. А. На море и в космосе. СПб.: Морсар AB., 2008. С. 97, 99. Оно и понятно, отец, в отличие от Брежнева, еще ни о чем не догадывался.

Брежнев и на Байконуре не отходил от отца ни на шаг. Ему, наверное, казалось, что тем самым он как бы отводит подозрения. Как грустный анекдот выглядит рассказ о шляпе отца. В приаральской степи постоянно, во все времена года дуют пронзительные ветры; различаются они только направлением и тем, какую беду приносят: стужу или изнуряющую жару. В сентябре, в виде редкого исключения, они несли приятную прохладу.

Выставку расположили частично в ангарах, частично на открытом воздухе, раздел от раздела отгораживали условные стенки из плакатов. Когда подошли к разведывательным спутникам, предательский порыв ветра сорвал с головы отца шляпу и покатил ее по дорожке в степь. Отец только дернулся, протянул вслед убегающей шляпе руку, но куда там…

Первым, прытью, которой никто не предполагал у шестидесятилетнего секретаря ЦК, за шляпой бросился Брежнев. Он обогнал многочисленных куда более молодых охранников, догнал шляпу. Она уворачивалась, не давалась в руки, но он схватил ее, внимательно осмотрел, стряхнул рукавом налипшую пыль и с восторженной преданностью возвратил отцу.

Именно это выражение преданности врезалось в память свидетелей, заставило выделить незначительный эпизод из массы других житейских происшествий.

Упоминавшийся выше Володя Поляченко поправляет меня, пишет, что стенд челомеевских разведывательных спутников располагался в ангаре, и Хрущев там шляпу не терял. Он там был и видел все своими глазами. Я же наслушался чьих-то баек и повторил их в этой книге. Действительно, я пересказал происшествие со шляпой с чужих слов, но все произошло не 24 сентября на площадке Челомея, а утром 25-го, когда осматривали королевское хозяйство. Наверное, эти разночтения не стоили бы упоминания, но они попали в книгу Поляченко, и я счел необходимым внести ясность.

Было нечто символичное в том, что последнюю свою поездку в качестве Председателя Совета министров отец совершил на космодром. Под занавес он смог полюбоваться трудами рук своих. Там его познакомили с экипажем нового космического корабля — трехместного, как и обещал Королев, — Комаровым, Феоктистовым и Егоровым. Они собирались вскоре стартовать. Отец пожелал успешного полета и мягкой посадки. Он еще успеет провести с ними традиционный телефонный разговор, но встречать их на Красной площади будут другие.

Отцу показали легендарный старт, откуда отправился в космическое путешествие Гагарин, строящийся старт «сотки». Ей предстояло учиться летать сразу из шахты. Наблюдал он пуски Р-36 и «двухсотки».

О них состоялся большой разговор. Требовалось выбрать, какой из них открыть дорогу в серию. До конца испытаний еще предстояло пройти нелегкий путь, но уже не оставалось сомнений, что обе ракеты залетают.

По свидетельству Поляченко, командующий ракетными войсками стратегического назначения маршал Николай Крылов «четко, по-военному, на цифрах показывал преимущества УР-200 и УР-100 перед другими ракетами: в экономике, в численности личного состава. Особенно впечатляла УР-100, для ее обслуживания требовалось в 20 раз меньше людей, чем для янгелевских ракет», [110] Там же. С. 98. почти все проверки производились автоматически.

Крылов болел за Челомея, но у них обоих имелись могущественные противники, в первую очередь первый заместитель главы правительства, тогда еще отца, Устинов и министр, председатель Комитета по оборонной технике Смирнов. Они приводили свои аргументы, тоже несомненно весомые.

На вооружение решили ставить Р-36. Я не знаю почему, ракеты казались практически одинаковыми. Думаю, что отец испытывал некоторое неудобство перед Янгелем, — в Пицунде «зарубили» его тяжелый носитель, в Филях отдали предпочтение челомеевскои «сотке». По возвращении отца домой я пытался выяснить мотивы неблагоприятного для нас решения. Он не захотел обсуждать, ограничился кратким: «Мы решение приняли, у Янгеля ракета получилась лучше».

В последующие дни мне стало не до «двухсотки».

Вместе с Р-36 и «двухсоткой» обсуждалась и судьба королевской Р-9А. Она безнадежно отстала от своей соперницы Р-16.

Никто не мог решить, что с ней делать. Смирнов с Устиновым стояли за прием Р-9А на вооружение. Малиновский дипломатично держал нейтралитет. Ничего нового она не привносила, только лишние хлопоты: разнобой в компонентах, здесь — кислород — керосин, там — азотистые соединения, новая конструкция, новые тренажеры. Не говоря уже о старой, так и нерешенной проблеме долговременного хранения жидкого кислорода. Но… очень не хотелось ни обижать Королева, ни ссориться с Устиновым.

Решать предоставили отцу. Он высказался против. Запрет просуществовал недолго. После его отставки неблагоприятное решение пересмотрели, и в мае 1965 года Р-9А приняли на вооружение. Погоды она не сделала, ее время, не настав, прошло.

В 1964 году перед поездкой на полигон Челомей решил предпринять попытку приобщиться к участию в лунной гонке. Собственно проработки начались еще в 1962 году, но знали о них очень немногие, в отделе перспективных проектов прорисовывались и обсчитывались многочисленные, порой абсолютно фантастические замыслы Генерального конструктора. Теперь Челомей решил обнародовать свои предложения, художники подготовили плакаты-заявки с общим видом и параметрами новой ракеты. Вытаскивать их или попридержать, Владимир Николаевич собирался определить по ситуации на месте, на Байконуре.

Мне казалось, что выдвигать еще одну лунную программу — чистое безумие, и одну-то вытянуть не удается. Челомей утверждал, что Н-1 — авантюра, по крайней мере техническая. Даже если ракета залетает, то как можно всерьез надеяться высадиться на Луне, имея на орбите Земли всего семьдесят пять тонн. С такой массой полет к Луне становится проблематичным, не говоря уж о необходимых запасах. Ни у одного конструктора никогда еще не получалась машина, точно уложенная в заявленный вес. Да и высаживаться в одиночестве на чужой планете, в громоздком скафандре… Свою ракету Челомей назвал УР-700. Владимир Николаевич собирался ее делать, используя, как и на «пятисотке», в качестве горючего и окислителя высококипящие компоненты — несимметричный диметилгидразин и азотный тетраксид. Это предопределяло проигрыш в стартовом весе по сравнению с «Сатурном» и Н-1. Но он, по мнению Владимира Николаевича, с лихвой компенсировался сохранением в двигателях отработанных технических решений. В этом его полностью поддерживал Глушко. К тому же сохранялась преемственность в неизбежном в будущем переходе со стопятидесятитонников «пятисотки» на шестисоттонники «семисотки».