Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

К утверждениям Валентина Петровича, что вообще проблематично создание двигателя большой тяги на кислороде и керосине, Челомей относился скептически. Весь спор он относил к разряду не столько технических, сколько амбициозных. Однако в том, что, начав без должного задела работу над новым двигателем на кислороде — керосине, Глушко не имеет шансов опередить американцев, Челомей не сомневался. Работа сложная, неизведанная, подбираться к решению нужно постепенно, шаг за шагом. От большого скачка жди беды.

Дополнительные тонны и килограммы конструкции ракеты требовались Владимиру Николаевичу и для обеспечения беспрепятственной транспортировки циклопической ракеты на полигон. Первую ступень УР-700 Челомей решил сделать секционной, по известной в ракетном деле пакетной схеме. Конструкция легко разъединялась и отвечала всем существующим транспортным стандартам.

Несмотря на то что новая ракета порядком раздалась вширь и изрядно подросла, отдаленное сходство «пятисотки» и УР-700 сохранилось. Весила эта «малышка» в полтора раза больше, чем Н-1, четыре с половиной тысячи тонн. Казалось бы, много, но зато все опиралось на прочный фундамент накопленного опыта. Неожиданности при летных испытаниях сводились к минимуму.

На околоземную орбиту УР-700 выводила 150 тонн. Космонавтов планировалось двое, но корабль должен был не разделяться на орбите Луны, а целиком садиться на планету. Владимир Николаевич предпочел не рисковать. При нашей электронике расстыковаться расстыкуешься, а потом что-нибудь откажет…

С новым предложением Челомей решил выступить у стенда «пятисотки». Психологическую задачу он рассчитал верно. Ракета впечатляла. Состояние работ на старте вселяло уверенность, что срок первого пуска УР-500 — середина следующего года — вполне реален.

Сначала Владимир Николаевич рассказал об УР-500 и ее возможностях. При испытаниях такой громадины Челомей считал неразумным забрасывать в космос одну за другой бесполезные болванки. Для первых четырех ракет, выделенных под испытания, он, совместно с физиками Московского университета, придумал взгромоздить на УР-500 регистрирующий космическое излучение двенадцатитонный спутник «Протон», этакий слоеный пирог из фотопленок и свинцовых экранов. Стоил он сравнительно недорого и был несложен в изготовлении. Так что потерять его не жалко, а в случае удачи ученые надеялись с его помощью обнаружить неуловимые кварки — полумифические элементарные частицы. Первые пуски прошли успешно; правда, кварки не нашли.

От этого спутника и пошло нынешнее название мощного носителя — «Протон», исправно доставляющего на орбиту обитаемые станции, транспортные корабли и всевозможные спутники гражданского и военного назначения. Послужил «Протон» и при создании международной орбитальной станции. Но тогда это все было в будущем.

Отец слушал Челомея не перебивая. Покончив с УР-500, Владимир Николаевич перешел к планам на ближайшее будущее. Со стоящего на столе макета ракеты он снял головную часть и на ее место водрузил еще одну ступень. Полезная нагрузка, выводимая в космос трехступенчатой ракетой, удваивалась. На вопрос отца: «Почему сразу не сделать ракету трехступенчатой?» — он ответил, что, усложняя задачу постепенно, по шагам, получаешь больше шансов решить ее в отведенные сроки. Такая рачительность понравилась отцу, и он поинтересовался: «Каким может стать очередной шаг?»

Челомей жестом фокусника развернул приготовленные плакаты с «семисоткой». Они явились сюрпризом для всех: даже для Дементьева, не говоря уже о Смирнове и Устинове. Владимир Николаевич рассчитывал на эффект внезапности. Отец выслушал доклад внимательно, доводы Челомея ему понравились. Но деньги?!

Договорились, что Владимир Николаевич проработает технические предложения, все как следует просчитает, прорисует, а тогда можно будет вернуться к обсуждению. Смирнов получил указание подготовить соответствующее решение Совета министров. Подписал его уже преемник отца Алексей Николаевич Косыгин.

Челомей праздновал победу. По его мнению, за время подготовки материалов — на это уйдет год-полтора — окончательно выявится инженерная несостоятельность Н-1. На мой вопрос, как он надеется выиграть соревнования у Вернера фон Брауна, работающего над своим «Сатурном» уже третий год, он ответил легкомысленно: «Там видно будет». В тот момент Челомея волновал не Браун, а Королев. Для Королева на ближайший год основным соперником стал Челомей.

Я не знаю в подробностях, что происходило у королёвского стенда. Инициатива Челомея с УР-700 никак не поколебала положения Н-1. Работа зашла далеко, авторитет главного конструктора у отца оставался непререкаемым. За Королева горой стояли Смирнов и Устинов, поддерживал его и Брежнев.

Доклад Королева получил одобрение. Смирнову предстояло подготовить мероприятия, обеспечивающие завершение работ в срок.

Вот, собственно, и все, что мне известно о последней встрече отца с ракетными конструкторами.

После его отставки ни упорный Королев, ни обстоятельный Янгель, ни обходительный Челомей ни разу не позвонили ему, не поздравили с праздником. Отец не обижался: у них много других дел, им не до пенсионера. А может, и обижался, но не подавал вида. В отставке он любил обсуждать многие темы, но были и такие, которые никогда не затрагивались. К запретной области принадлежали и его личные обиды, разочарования в людях.

В Москве я встретил отца ошеломляющей новостью. Пока отец находился на полигоне, на квартиру позвонил по «вертушке» Галюков, бывший начальник охраны Николая Григорьевича Игнатова, и сообщил, что его шеф разъезжает по стране, вербует противников отца. Его освобождение от должности — вопрос ближайшего будущего. Галюков намеревался все рассказать отцу, но так как того не оказалось дома, ему пришлось удовлетвориться разговором со мной.

Он мне рассказал такое, что в моей голове просто мир перевернулся. Брежнев, Подгорный, Полянский, Шелепин, Семичастный уже почти год тайно подготавливали отстранение отца от власти. По словам Галюкова, акция намечена на октябрь, до открытия очередного пленума ЦК, где отец намеревался в числе других вопросов обсудить наметки к проекту новой конституции. В нее по настоянию отца внесли немало «крамольных» пунктов. К тому же отец не скрывал своих намерений на пленуме расширить, омолодить Президиум ЦК.

Времени оставалось в обрез. Наступила последняя декада сентября.

1964 год вообще выдался каким-то зловещим. Один за другим уходили из жизни лидеры, к чьим именам мы привыкли с детства. Казалось, завершается целая историческая эпоха.

Летом, как обычно, направлялся на отдых в Крым Морис Торез. На сей раз он предпочел самолету неспешное путешествие по Средиземному и Черному морям. 11 июля Генеральный секретарь Французской коммунистической партии Морис Торез умер на борту теплохода «Литва». Глава итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти отдыхал в Крыму. На детском празднике в Артеке он, почетный гость, встал, приветствуя собравшихся поднятой рукой, и рухнул на землю. Тяжелейший инсульт. Через несколько дней, 21 августа, он скончался. Ровно через месяц, 21 сентября, умер Председатель Совета министров ГДР Отто Гротеволь. Прямо наваждение какое-то.