Жан-Пьер Неродо - Август

Но тщетными оставались его попытки вернуть былое достоинство народу, готовому на любую низость ради подачки и научившемуся хитрить с принцепсом. Так случилось в день, когда в преддверии обещанной выдачи многие римляне отпустили на волю своих рабов и внесли их в списки граждан, надеясь таким образом урвать куш побольше. Принцепс прознал про этот трюк и уменьшил размер выдачи «на душу» (Светоний, XLII), но, вынужденный пойти на этот шаг, не мог тем самым не признать полного провала своей политики.

В отношении зрелищ он также старался соблюдать заложенные в республиканские времена традиции. Мало того, при Августе число устраиваемых зрелищ и их пышность достигли небывалого размаха. Он сам составил перечень развлечений, которыми ублажал народ за годы своего правления:

«Трижды я устраивал гладиаторские бои от своего имени и пять раз — от имени своих сыновей или внуков; в этих боях сражались около десяти тысяч человек. Дважды от своего имени и в третий раз — от имени своего внука — я показал народу состязание атлетов, которых собрали со всего мира. Четырежды от своего имени и 18 раз от имени других магистратов я устраивал игры. В консульство Гая Фурния и Гая Силана (17 г. до н. э.) я как глава коллегии пятнадцати провел Столетние игры. Помогал мне в этом Марк Агриппа. В год своего 13-го консульства я впервые справил игры в честь Марса. Либо от своего имени, либо от имени своих детей и внуков я 26 раз устраивал в цирке, на форуме или в амфитеатре звериную травлю, во время которой было убито примерно три с половиной тысячи африканских зверей» [292] Деяния. XXII. .

Десять тысяч человек, три с половиной тысячи зверей… Масштаб цифр дает нам ясное представление о том, с каким размахом проходили зрелища. Они собирали огромные толпы народа, так что Августу приходилось на время их проведения значительно усиливать городскую охрану, чтобы предохранить от грабежей опустевшие дома. Он старался также показывать народу всякие диковины, например, молодого карликаликийца, ростом едва достигавшего 60 сантиметров, весившего меньше шести килограммов и при этом обладавшего громовым голосом, или носорога, или змею длиной 22 метра (Светоний, XLIII).

Ни в коем случае не мог он допустить, чтобы в местах проведения зрелищ начались беспорядки. Напротив, он мечтал превратить их в зеркало идеально выстроенного общества, где каждый занимает свою ячейку, определенную строгой иерархией. В театре, цирке или амфитеатре публика рассаживалась по определенному ранжиру. Снова обратимся к рассказу Светония:

«…И было постановлено сенатом, чтобы на всяких общественных зрелищах первый ряд сидений всегда оставался свободным для сенаторов. Послам свободных и союзных народов он запретил садиться в орхестре, так как обнаружил, что среди них бывали и вольноотпущенники. Солдат он отделил от граждан. Среди простого народа он отвел особые места для людей женатых, отдельный клин — для несовершеннолетних и соседний — для их наставников, а на средних местах воспретил сидеть одетым в темные плащи. Женщинам он даже на гладиаторские бои не дозволял смотреть иначе как с самых верхних мест, хотя по старому обычаю на этих зрелищах они садились вместе с мужчинами. Только девственным весталкам он предоставил в театре отдельное место напротив преторского кресла. С атлетических же состязаний [293] Атлеты состязались обнаженными. он удалил женщин совершенно: и когда на понтификальных играх народ потребовал вывести пару кулачных бойцов, он отложил это на утро следующего дня, сделав объявление, чтобы женщины не появлялись в театре раньше пятого часа» (Светоний, XLIV).

В этой системе запретов, относящихся к поведению во время зрелищ, выразилась вся социальная политика Августа и вся насаждаемая им мораль. Если мы еще вспомним, что в театре сенаторы всегда садились в орхестре, а всадники занимали 14 следующих рядов, то нашему взору предстанет картина строго разделенного общества, в котором каждому в зависимости от общественного положения, возраста, половой принадлежности, заслуг, семейного положения, манеры одеваться и умения держать себя отводилось свое определенное место. В театре или цирке можно было воочию увидеть, что такое общественное согласие, и наслаждаться им в такой же мере, как и самим зрелищем.

Развлекаться следует не теряя достоинства, проповедовал Август и первый показывал тому пример. В Большом цирке он с семьей всегда занимал особую ложу, по случаю празднества украшаемую статуями богов. Иногда он смотрел представление отсюда, иногда предпочитал устроиться в одном из домов, расположенных рядом с цирком и принадлежавших кому-нибудь из его друзей или отпущенников. Если он уходил с представления до его окончания, непременно просил его извинить, если же оставался, наблюдал за действием очень внимательно. Он хорошо помнил, какое раздражение вызывала в горожанах привычка Юлия Цезаря во время представления читать или писать письма. Впрочем, ему не приходилось себя принуждать, потому что, по собственному его признанию, он любил смотреть на игры, особенно на состязания борцов (Светоний, XLV). Даже болезнь не мешала ему присутствовать на играх — в этих случаях он просто смотрел на происходящее лежа в носилках.

Но никакие усилия Августа насадить мораль не могли иметь успеха в обществе, которое эту мораль отвергало. Известно, что актеры всегда считались в Риме низким сословием и не пользовались гражданскими правами. Август, хоть и не сделал их гражданами, все же заметно смягчил законы, регламентирующие отношение к актерам. Некоторые из них, пользуясь популярностью не меньшей, чем у нынешних кинозвезд, порой позволяли себе забыться. Так, некоему Стефаниону прислуживала за столом матрона, остриженная под мальчика. Август сурово наказал Стефаниона, приказав высечь его во всех трех римских театрах. Но никакая порка не могла заставить горожан забыть, что римская матрона не только согласилась на позорное переодевание, но и впала перед актером в добровольное рабство.

Даже высшее общество насмехалось над устаревшей моралью и не желало видеть в былых доблестях мерило ценностей. Очень скоро Август убедился, что идеалы мужества подверглись необратимому разрушению. Однажды Азиний Поллион обратился в сенат с жалобой на то, что его внук Эзернин во время Троянских игр упал и сломал себе ногу. Август очень дорожил этой старинной забавой, позволявшей мальчикам из лучших семейств блеснуть ловкостью и сноровкой, но после случая с внуком Поллиона ему под давлением сенаторов пришлось отменить эти игры. За несколько лет до этого произошел еще один подобный случай. Другой мальчик, по имени Ноний Аспренат, тоже получил во время игр травму, и Август в качестве утешения подарил ему золотой ошейник и повелел ему и его потомкам впредь именоваться Торкватами. Прозвище Торкватов (от латинского torques — ошейник) издавна носило известнейшее в Риме семейство Манлиев, обязанное им одному из своих далеких предков, который в поединке сумел сорвать с галльского воина его ошейник. Поистине, заслуга юного Нония Аспрената по сравнению с этим древним подвигом выглядела смехотворной. Как ни старался Август, ему так и не удалось возродить былую римскую славу, — может быть, по той простой причине, что эта слава существовала лишь в виде поучительных легенд, а современный ему Рим решительно отказывался выслушивать чьи бы то ни было поучения…