Жан-Пьер Неродо - Август

Она лично прибыла в Тарс. Антоний встречался с ней и раньше, при жизни Юлия Цезаря, но почти наверняка никогда не видел ее такой, какой она явилась в Тарс. 29-летняя царица, достигшая пика своей красоты; «красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимою прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкою убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был словно многострунный инструмент» [96] Плутарх. Жизнь Антония, XXVII. .

Эта сладкоголосая сирена приплыла на богато убранном корабле и предстала взорам встречающих в наряде Венеры (иначе говоря, вовсе без наряда) и в окружении амуров и граций. Новый Дионис, незадолго перед тем оставивший царицу Глафиру в одиночестве дожидаться совместного потомства, не стал сопротивляться выставленным напоказ прелестям Клеопатры. Вскоре после того он вернулся в Рим, чтобы, как мы помним, заключив в Таренте перемирие с Цезарем, жениться на Октавии, которую не покидал до осени 37 года. Но в конце 37 года он снова встретился с Клеопатрой, на сей раз в Антиохии, и здесь в первый раз увидел близнецов, родившихся у обольстительницы три года назад.

Возможно, именно в это время (или чуть позже) под влиянием нахлынувших на него чувств он заключил с царицей брак, по египетским меркам абсолютно законный, но не имевший ни малейших шансов на признание с точки зрения римского права. Действительно, это казалось просто немыслимым — римский полководец в роли соправителя Египта! Повторяя ошибку, сгубившую Юлия Цезаря, Антоний, готовивший поход против парфян, решил подтвердить правоту оракула, предсказавшего, что победить их сможет только царь. Именно Клеопатра принесла ему вожделенный царский титул. Мы думаем, что это наиболее правдоподобное объяснение его союза с египетской царицей, сводящее всякие россказни о безграничной власти, какой Клеопатра подчинила искушенного в любовных делах Антония, к злословию памфлетистов. В то же время нельзя сказать, что, придавая такое значение предсказанию оракула, Антоний демонстрировал какую-то особенную склонность к суеверию. Вслед за Юлием Цезарем он пытался использовать то обстоятельство, что простонародье охотно верило в басни подобного рода. Особенно этим отличались восточные народы, в частности, сами парфяне, но в немалой мере это касалось и римлян.

Но еще более грандиозно выглядели его замыслы по преобразованию всего Востока. План его заключался в том, чтобы, оставив под властью Рима Вифинию и Сирию, остальные провинции передать зависимым от него царям, которыми он управлял бы из Египта, предварительно расширив его территорию за счет присоединения соседних земель. Таким образом, Египет становился одновременно ключевым звеном в проведении миротворческой политики на Востоке и плацдармом для будущих походов против парфян, а в перспективе — и против более отдаленных стран Востока.

Зиму 37/36 года Антоний посвятил подготовке военной кампании, задуманной много лет назад. Этот поход закончился для него поражением, сравнимым с разгромом Красса, — с той лишь разницей, что полководцу удалось остаться в живых. Сразу после этого к нему с предложением своих услуг обратился Секст Помпей, разбитый при Навлохе. Антоний предложения не принял, но вот руководствовался ли он при этом «лояльностью по отношению к зятю», как считает исследователь Поль М. Мартен? Не логичнее ли предположить, что он просто не хотел связывать себе руки соглашением с крайне неудобным союзником, который своим поражением принес Цезарю столь громкую славу? Не случайно Антоний, ни в чем не желавший отставать от зятя, отпраздновал в Александрии триумф.

В 35 году разногласия между ними еще немного усилились. Антоний на протяжении многих месяцев просил у Цезаря подкреплений. После долгих проволочек тот наконец решил направить ему запас военного снаряжения и две тысячи воинов — хорошо обученных и умелых солдат, единственный недостаток которых заключался в том, что их было слишком мало. В марте Октавия, которая везла «подарки», села на корабль, отправлявшийся в Афины. Отсюда она отправила к мужу, находившемуся в Сирии, гонца с сообщением о своем прибытии. Вскоре от Антония пришло письмо, в котором он велел ей возвращаться в Рим. Октавия повиновалась.

Мы не знаем, от кого именно — Цезаря или Октавии — исходила инициатива отправки военной помощи и непосредственного участия в этой акции самой Октавии. Но в Риме отказ Антония принять жену прозвучал как оскорбление, и Цезарь не преминул этим воспользоваться. Он приказал сестре немедленно покинуть дом Антония и перебраться к нему. Однако Октавия вовсе не считала себя брошенной женой и осталась жить в доме мужа. Достоинство, с которым она себя вела, помимо ее собственной воли выставляло Антония в еще более невыгодном свете, и Цезарю ничего не стоило сыграть на противопоставлении почтенной римской супруги, от которой муж отвернулся, и его восточной жены, захватившей над ним безграничную власть. Моральный урон, нанесенный Антонию, настолько отвечал интересам Цезаря, что невольно возникает вопрос, а не приложил ли он лично руку ко всей этой истории, умело эксплуатируя чувства, которые Октавия продолжала питать к неверному мужу.

И хотя в том, что касалось супружества, сам Цезарь отнюдь не мог похвастать безупречным поведением, не это было главным в его соперничестве с Антонием. Антоний пользовался неоспоримой репутацией способного полководца, тогда как на военном счету Цезаря до сих пор копились лишь поражения. Он сознавал, что ему необходимо предъявить доказательство своих военных талантов, а для этого требовалось срочно организовать какую-нибудь кампанию. Помимо прочего, новый военный поход послужил бы благовидным предлогом не делиться с Антонием войсками и оружием. Цезарь находился в Сицилии, откуда намеревался отплыть в Африку, когда стало известно, что против Рима неожиданно поднялись племена, населявшие земли к северу от Италии и побережье Далматии. Он немедленно пересмотрел свои планы и двинулся на защиту северных границ. Новое направление удара давало ему возможность показать, что легионы нужны не только для участия в гражданских войнах, но и для обороны Италии от внешнего врага. По сравнению с далекими и не слишком убедительными победами Антония на Востоке это, конечно, выглядело выигрышно.

О своем участии в этой войне Цезарь рассказал в «Мемуарах», постаравшись предстать перед читателем талантливым и отважным полководцем. Во время одной из стычек он получил ранение при попытке перебраться с деревянной башни на крепостную стену осажденного города. Этот подвиг, вовсе не обязательный для главнокомандующего армией, должен был убедить готовых поверить ему сограждан в его отчаянной храбрости.