Максим Ларсонс - На советской службе (Записки спеца)

Однажды, когда я еще жил в гостиннице «Париж», я заметил, что мой большой сундук открывается и закрывается с большим трудом. Мне пришлось промучиться с ключами почти четверть часа, пока не удалось открыть сундук. Замок был раньше совершенно исправен и поэтому было ясно, что была сделана кем-то попытка открыть сундук другими ключами. Я рассказал об этом знакомому, занимающему довольно важный пост в народном комиссариате внутренних дел (Наркомвнудел). Он ответил мне улыбаясь:

— Бросьте, чего вам волноваться по этому поводу? Ну, конечно, пытались открывать ваш сундук. Но ведь главное то дело в том, что у вас ничего не украдено. Вы что же, установили, что чего-нибудь не хватает?

— Нет.

— Видите ли. Вы и не должны удивляться, если ваш письменный стол и ваши шкафы тоже когда либо начнут плохо закрываться. Ведь при наших условиях совершенно естественно, что переписка и вещи иностранцев обыскиваются незаметным путем. Но вы спокойно можете оставлять лежать деньги в письменном вашем столе. Безусловно ничего не пропадет. Впрочем, я вам советую, вы пожалуйста не уничтожайте всех писем, которые вы получаете, а то знаете, как будто-бы странно, когда ничего не находишь в письменном столе. Ну оставьте там что-ли, как будто бы нечаянно, какое нибудь безвредное письмо от вашего отца, от вашей матери или от вашей жены.

Опытный человек с этим, конечно, считается, избегает по возможности вести записные книжки и дневники, главным же образом воздерживается от записи адресов и телефонных номеров.

Память мало по малу прекрасно привыкает к наиточнейшему удержанию адресов и телефонных номеров. Последнее производится по той весьма понятной причине, чтобы не вовлекать третьих лиц, когда случайно придешь в нежелательное близкое соприкосновение с ГПУ.

Во время моего проживания в Москве мне было конфиденциально сообщено, что во многих комнатах гостинницы «Савой» имеются особые микрофоны, т. е. аппараты для подслушивания разговоров, скрытые в вентиляторах или за шкафами, которые дают возможность слышать каждый ведущийся в данной комнате разговор. Я не мог установить присутствия в моей комнате подобного аппарата, но считаю это сообщение весьма вероятным.

При этих условиях, конечно, не приходится удивляться, что жильцы «Савой» лишь редко принимают посетителей у себя в гостиннице, а предпочитают встречаться у частных лиц или в нейтральном месте, если необходимо видеть кого-либо, не будучи замеченным. Весьма распространенным является способ встречи в театре, где берут места находящиеся рядом.

То, что переписка выдающихся беспартийных лиц перлюстрируется, т. е. открывается и читается соответствующими органами, это не подлежит никакому сомнению. Для меня было ясно, что адресованная мне корреспонденция, а по возможности также и исходящая от меня, прочитывалась. Мои письма были весьма коротки и не содержали никаких личных впечатлений о советской России, о Москве, о том, что меня окружало и т. д. Но, как оказалось впоследствии, и переписка моей жены усердно прочитывалась. Когда я через некоторое время в Берлине имел возможность говорить с полномочным представителем С. С. С. Р. Крестинским и при этом указал ему на то, что мое желание иметь служебное местопребывание в Берлине объясняется отчасти и тем, что жена моя немка и не понимает по-русски, то Крестинский мне ответил:

— Незнание русского языка не является решающим. Если бы ваша жена имела желание принимать участие в нашей немецкой культурной работе (т. е. в социальной работе среди немецких коммунистов в Москве), то ей не приходилось бы писать своей матери в Шарлоттенбург письма полные отчаяния и тоски.

Это было явным доказательством, что и письма моей жены, не содержащие ни малейшей критики о Москве, открывались и читались и что содержание таковых уже попало в то «дело», которое велось обо мне.

Как уже указано, мое положение по службе в валютном управлении с самого начала оказалось весьма затруднительным. То обстоятельство, что я добровольно, по причинам казавшимся мне тогда целесообразными, отказался от звания начальника валютного управления, оказалось тактической ошибкой. Она отняла у меня единственную действительную опору, которая имелась бы за мною вследствие самого звания и создаваемого благодаря ему формальному престижу власти.

Мой коллега, тов. Шлейфер, который до моего прибытия в Москву фактически исполнял обязанности начальника валютного управления, уже с первых дней подходил ко мне с плохо скрываемым недоброжелательством. Уже во время первых переговоров, когда мы распределили между собой отдельные функции, он мне сказал совершенно откровенно:

Эго весьма правильно, что вы отклонили должность начальника валютного управления. С моей точки зрения, было ошибкою со стороны Сокольникова, что он вам сразу предложил эту должность. Вполне возможно, что у вас имеются соответственный знания и подготовка, но вы сначала должны освоиться с нашими условиями, а прежде всего вы должны заслужить наше политическое доверие. Я являюсь начальником валютного управления и я добровольно не уступил бы этой должности вам. Вы можете быть вполне уверены, что если бы вы не были настолько умны, чтобы самому отказаться от должности начальника валютного управления, то вы бы у нас тут не продержались и семи дней.

Шлейфер — человек интеллигентный, но беспардонный карьерист — был до ноябрьской революции партийным социал-демократом и только впоследствии вступил в коммунистическую партию. Он несомненно был убежденным членом партии, но был слепым фанатиком и делал, сознательно или бессознательно, все то, что мог, чтобы заставить коммунистов забыть его социал-демократическое прошлое. Он поэтому всегда был «plus royaliste, que le roi». Поэтому он гораздо чаще швырял вокруг себя громкими партийными лозунгами, чем это делали старые большевики, которые не нуждались в таком подчеркивании своей партийной правоверности.

Мне припоминается следующий характерный эпизод:

Мы имели совещание, на котором обсуждали вопрос о финансировании и снабжении жизненными припасами золотопромышленного треста в Сибири. Командированный в Москву представитель треста докладывал, что дело снабжения округа жизненными припасами обстоит очень плохо и что он боится, что уже заготовленные жизненные припасы не дойдут до места назначения до конца навигации. Наркомфин не предоставил своевременно средств для приобретения этих жизненных припасов. Кроме того инженер такой-то, управляющий работами на рудниках, также не стоит на высоте. Тогда Шлейфер прервал вдруг докладчика словами: