Максим Ларсонс - На советской службе (Записки спеца)

Я заявил ему, что приехал один, так как оба члена моей комиссии, а равно ювелиры, не получили английской визы.

— Но ведь один член вашей комиссии уже здесь, — ответил Рабинович.

Я был этому чрезвычайно удивлен и сказал ему:

— Поскольку я знаю, моя комиссия имеет только двух членов, каковые оба остались в Голландии. Третьего члена комиссии я не знаю, а я то уж наверное должен был бы это знать, ибо я председатель комиссии.

Торговый представитель нажал кнопку и просил принести ему соответствующий мандат.

Мандат был подписан Шлейфером и гласил, что «тов. Браун является членом комиссии по реализации государственных ценностей. Свои инструкции тов. Браун имеет получить от члена комиссии тов. Д.».

Тов. Браун уже прибыл в Лондон и представился мне на другое утро. Я в нем узнал человека, с коим уже познакомился в Гохране в Москве под другим именем. Из текста этого «совершенно секретного» мандата, который несомненно не подлежал доведению до моего сведения, было ясно, что тов. Браун должен был получить свои инструкции не от меня — председателя комиссии, а от тов. Д., являющегося лишь членом комиссии. Теперь, наконец, роль, которую играл в моей комиссии тов. Д., стала совершенно ясна. Секретный мандат имел лишь целью, чтобы тов. Браун оказывал мне в Лондоне ту же «помощь», какую мне оказывал тов. Д. в Голландии.

Я просил торгпреда после этого назначить особую комиссии, которая согласно моим инструкциям должна была составить опись находящихся в торгпредстве в Лондоне драгоценных камней и жемчуга.

Эти драгоценности находились в стальной камере, в здании «Аркоса» в Лондоне, и я решил войти в эту камеру лишь в присутствии всей комиссии. Я одновременно настаивал на том, чтобы «член комиссии» тов. Браун обязательно участвовал в этой работе. В виду этого была назначена комиссия из трех членов, состоящая из тов. Брауна, жены торгового представителя и сотрудника «Аркоса», бывшего ювелира X.

Когда мы совместно с секретарем торгового представительства Гермером, в количестве пяти человек, вошли в стальную камеру, то нам представилась следующая картина. На полках лежали открытые картонные коробки, в которых находились бриллианты, сапфиры, изумруды, завернутые в вату. Некоторые предметы лежали на полках совершенно открытыми и неупакованными. Я прекрасно понимал, какие тяжкие последствия могли наступить для участвующих, если бы какой либо камень пропал здесь при столь невероятно халатном способе хранения этих ценностей. Я поэтому настаивал на строжайшем и тщательнейшем контроле всех имевшихся предметов.

После того как упомянутая трехчленная комиссия после двухнедельной работы составила надлежащую опись и после того как я сравнил ее с ведомостью, привезенной мною из Москвы, я мог установить с удовлетворением, что все в точности совпадало и что все камни имелись в наличности.

10-го октября 1923 года я получил в Амстердаме телеграмму, в коей мне сообщалось, что народный комиссар финансов Сокольников просить меня вернуться в Москву в скорейшем времени. Я немедленно отправился в Берлин, осведомил о моей деятельности полномочного представителя СССР Крестинского и торгового представителя Стомонякова и выехал 14 октября в Москву. На этот раз я ехал один, так как я в Москве квартиры не имел и из всего характера моей деятельности видел, что эта деятельность будет меня удерживать главным образом за границей.

Согласно полученным из Москвы распоряжениям, я пригласил в Лондоне на выезд в Москву на 2–3 месяца двух английских ювелиров в качестве экспертов по драгоценным камням и жемчугу. Этим экспертам было дано поручение проверить цены, назначенные русскими экспертами Гохрана на подлежащий продаже товар и приблизить их к тем ценам, которые в то время существовали на всемирном рынке.

Я одновременно вел переговоры с проживающим в Берлине известным историком искусства, д-ром Эрнстом Кон-Винер [6] Бывшим долголетним ассистентом известного специалиста по истории золотых и серебряных дел мастерства профессора Марка Розенберга в Карлсруэ. , и получил его согласие на то, что он отправится в Москву на более продолжительный срок, чтобы принять участие в классификации находящегося в Гохране старинного серебра. Немедленно после моего приезда в Москву я получил официальное разрешение на приглашение д-ра Кон-Винера и предложил ему немедленно приехать в Москву, куда он и прибыл 18 ноября.

В Гохране началась теперь чрезвычайно напряженная работа. Я избрал в Гохране громадный совершенно светлый зал, который предназначил в качестве рабочего помещения по раскладке классифицируемых предметов. В этом помещении был поставлен ряд столов и полок, а отдельные полки были разделены по странам. Ежедневно 10–20 ящиков с серебряными предметами приносились из кладовых Гохрана в это помещение, там вскрывались и найденные предметы немедленно распределялись по отдельным полкам. Чаще всего среди бесчисленных кофейников, чайников, блюд и другой серебряной утвари вдруг всплывал какой-нибудь кубок 18-го века, какая-нибудь кружка 17 века, которая клалась на соответственную полку. Обычная серебряная посуда появлялась в таких количествах, что угрожала наводнить собой весь зал. Пришлось обычную посуду, относящуюся ко времени после 1801 года, просто поставить на пол под полки, причем и на полу эта посуда распределялась по роду посуды, как кофейники, чайники, корзинки для хлеба, чашки для фруктов и т. д.

Конечно, среди старинного серебра появилось прежде всего громадное количество русского серебра среднего и низшего качества: бесчисленные украшенные орнаментом рококо стаканы, сахарницы, шкатулки, чайники, чарочки и т. д., относящиеся ко второй половине 18-го века, многочисленные стаканы и кубки первой половины 18-го века и очень мало русского серебра 17 века.

Затем обнаружилось очень много немецкого серебра. Русское дворянство и богатое купечество 17 и 18 века покупали с особым предпочтением германские золоченные серебряные сосуды (кружки, стаканы, кубки, чаши, блюда и т. д.), которые большей частью были хорошего, а иногда и выдающегося качества. Такие блюда и кубки часто завещались православным церквам в качестве особенно ценного подарка. После нескольких месяцев работы обнаружилось уже столько немецких серебряных предметов, что на полках, предназначенных для германского серебра, красовались уже крупные надписи с обозначением отдельных городов: Нюренберг, Аугсбург, Лейпциг, Данциг, Бреслау, Кенигсберг и т. д. Было обнаружено также много предметов высокоценного шведского и балтийского серебра (Ревель, Рига, Митава).