Н Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.

Купец Носков считался одним из старейших резидентов Монголии и, пожалуй, одним из богатейших купцов. Монголы его ненавидели за обманные способы торговли и считали хуже китайских купцов. Не любили его и русские, но его капиталы и влияние на монгольском сырьевом рынке принуждали с почтением относиться к нему. Его арестовали по настоянию монгол. Посадили в яму, и монголы стерегли его. Есть давали ржавую сельдь и не давали воды. Подполковник Сипайлов допытывался, где спрятаны у него деньги, но, несмотря на танталовы муки, он не сказал, где деньги. Его заморили. Склады товаров реквизировали. Денег не нашли. Они составляют клад, который когда‑нибудь и кем‑нибудь будет найден. Полагают, что клад содержит серебро в ланах и, несомненно, есть бумажные “янча- ны” на крупную сумму, которые истлеют от времени и превратятся в труху.

Повешен врач тибетской медицины Цыбыктаров. Врач был знаменитый на всю Монголию своим удачным врачеванием. Он резко отличался от монгол своей культурностью. Жил как европеец. Ничто не указывало, что он просоветский. Смерть его была, скорее всего, сведением личных счетов кого‑то из крупных лам, а может быть и желание реквизировать его богатства, так как все считали Цыбыктарова очень богатым человеком56.

Кореец — зубной врач Ли — был обвинен в причастности к большевикам. Какие к тому основания — не знаю. Насколько помню, он не принимал активного участия в работе ургинской большевистской ячейки. Возможно, что он с ними жил в дружбе и только. Ли считался богатым человеком, и не это ли послужило основанием его смерти? Ночью квартиру Ли окружили. В дом вошли Сипайлов, Макеев и еще шесть человек из Комендантской команды. Начался тщательный обыск. Денег не нашли. Открыв один из шкафов, извлекли большую коробку и когда ее открыли, то в ней лежала мумия умершей маленькой дочки врача Ли. Отец на коленях умолял Сипайлова не осквернять праха его дочери, но Сипайлов выбросил мумию. Доктор Ли был задушен. Задушили и двух боев — китайцев. Трупы вывезли за Ургу и зарыли. Распустили слух по Урге, что врач Ли сбежал из Урги, но такому слуху, конечно, никто не поверил. Все происшедшее в квартире Ли сильно подействовало на Макеева и он стал “психовать”. Его поместили в госпиталь.

Гордеев заведовал кожевенным заводом. Благонравный, дельный старик, принесший большую пользу дивизии тем, что за несколько дней пустил в ход кожевенный завод и наладил работу. Обвинили его в том, что он украл какие‑то 2500 долл. и какое‑то количество сахару у китайских купцов. Его повесили около завода.

Подполковник Яхонтов прибыл в Ургу с запада, перейдя границу Монголии где‑то в районе Хубсугула. В прошлом студент, окончивший ускоренный курс Иркутского военного училища в 1915 г., числился у меня в партии старшим на практических занятиях по топографии. Узнав, что я в Урге и лежу раненым, он пришел меня проведать. Стали вспоминать хорошее прошлое, и он рассказал все свои мытарства. Говорил о службе в полку и своих успехах на военно — боевой службе. Офицер ускоренного выпуска 1915 г., он к 1917 г. был подполковником, имел золотое оружие. Просидел у меня до поздней ночи и пообещал, что завтра придет к обеду. Долго назавтра его ждали к обеду. Он не пришел. Вечером зашли офицеры и сообщили, что ночью подполковник Яхонтов удушен. В то время, когда Яхонтов сидел у меня, Сипайлов произвел тщательный осмотр вещей Яхонтова и нашел документ, подписанный каким‑то большим советским комиссаром. Что было написано в бумаге — не знаю, но вероятно, нечто подобное, что было написано в удостоверении моей жены. Труп Яхонтова вывезли за город на съедение собакам.

Когда убивали евреев в Урге, то молоденькая жена Шейнемана, чтобы спасти свою жизнь, согласилась на сожительство с подполковником Сипайловым. Через неделю сам Сипайлов ее удушил. На смену еврейке Шейнеман появилась молодая, пригожая Дуся. Как и откуда он ее достал и принудил к сожительству — не знаю57. Сипайлов любил пображничать и угостить офицеров в отсутствие из Урги генерала Унгерна. Была очередная пирушка, на которой было человек 10 офицеров. Дуся любезно ухаживала за гостями, даря их улыбками и терпя щипки и похлопывания. Когда пили кофе с ликером, Сипайлов исчез. Минут через десять из его спальни раздались характерные сипайловские смешки и голос, призывающий “соратников” полюбоваться на “сюрприз”, специально для них приготовленный. Полупьяная компания гурьбой ввалилась в спальню и увидала на кровати Дусю задушенной. С многих сбежал хмель, и они поспешили оставить гостеприимный дом.

В один из первых дней, когда я изображал начальника штаба Азиатской конной дивизии, я был позван к Унгерну и от него получил короткий приказ: “В Маймачене на крыше фанзы генерала Резухина сидит подполковник Лауренц. Он обвиняется в ограблении монгол, в превышении власти, а главное в том, что хотел перетравить всех раненых и больных, находившихся в тыловом госпитале. Дознание произвести в двухдневный срок”. Еду в Маймачен. Вхожу в импань и вижу на крыше скорчившуюся большую фигуру со штаб — офицерскими погонами. Ясно было, что это и есть знаменитый Лауренц. Допрашивал Лауренца часа три. Обвиняемый на меня произвел впечатление очень толкового, обстоятельного, спокойно — уверенного в себе человека. На все вопросы отвечал коротко и ясно. Все обвинения легко опровергал ссылкой на свидетелей и директивы, данные ему лично генералом Ун- герном. Самым убедительным доводом было, что при его аресте у него не нашли никаких ценностей. Все, что он ни делал, делал лишь в интересах генерала Унгерна. Фельдшер Логунов, пьяница и дурак, чтобы свалить на кого‑нибудь свои проступки, не постесняется никакими средствами клеветы. За краткостью данного времени не мог опросить фельдшера Логунова и других, находившихся за сотни километров от Урги.

Через два дня представил дознание листах на двадцати. Генерал Унгерн долго, молча мял бумагу в руках и изрек: “Что же, полковник, Вы думаете — я смогу прочесть все здесь написанное?” Я молчал. “Ваше заключение?” Как мог, коротко доложил, что окончательного заключения на дело, не допросив фельдшера Логунова, высказать не могу. Грабежа монгольского населения не усматриваю. Были обычные реквизиции для нужд Азиатской конной дивизии, а не в его, Лауренца, пользу. Денег и ценного имущества у Лауренца при аресте не нашли. Думал ли подполковник Лауренц бежать из дивизии — ничем не подтверждается, но я допускаю, что такая мысль у него была, иначе незачем ему было быть на путях в Хайлар, далеко от тыловых учреждений Азиатской конной дивизии.

Генерал Унгерн внимательно слушал доклад, теребя нервно усы. “Можете идти”… Через день я узнал от прапорщика Степаненко, что подполковник Лауренц расстрелян. Позднее поручик Веселовский мне передавал подслушанный им разговор между генералами Унгерном и Резухиным, суть коего сводилась к тому, что “Лауренц хорошо пожил, хватит с него”… Есаул Макеев в своих воспоминаниях картинно и откровенно описывает его трусливый расстрел Лауренца и свидетельствует, что умер Лауренц мужественно. Его последние слова: “Передайте барону, что я ему служил честно до конца дней своих”… заслуживают глубокого внимания. Доклад Макеева о приведении в исполнение приговора Унгерн выслушал, отвернувшись от него.