Александр Русов - Суд над судом: Повесть о Богдане Кнунянце

После четырнадцати месяцев тюремного заключения и трех месяцев ссылки я опять попал в Россию».

Но в России Богдан Кнунянц пробыл недолго — ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы пересечь ее с востока на запад, оказаться в Петербурге, а затем уехать за границу.

По вполне понятным причинам в своих воспоминаниях описывающих три месяца ссылки и побег, он ни намеком не сообщает о том, что вместе с ним, но только открыто ехала на пароходе его жена. Проговорись он, и полиция при желании могла бы найти тот пароход, на которое он бежал, и наказать виновных в укрывательстве беглеца.

План этого великолепного побега представляется теперь столь же рискованным, сколь и остроумным. На сколько можно судить по сохранившимся записям, из Обдорска в тот раз бежал он один, а остальные «советские» по договоренности с ним, играли роль статистов в этоь захватывающем спектакле. Но с равной вероятностьк можно предположить, что удачное стечение обстоятельств подвигло Богдана на почти внезапное решение совершить побег. Так или иначе, две группы обдорчан отправляются на пароходах по Оби. Одна, в которую входит Лиза, едет до Березова (Лиза поедет дальше — в Тобольск, Петербург, за границу), а другая спускается вниз по Оби, к ее устью, в гости к рыбопромышленникам. Местный пристав предупрежден. Эти поездки он не может ни запретить, ни разрешить. Единственное, что ему остается, это сообщить начальству, кто куда уехал, а там уж пусть распоряжаются как знают.

Для беглеца же было важнее всего, чтобы пристав не знал пути его следования.

И вот проводы у пристани отъезжающих в Березов. Разумеется, за Кнунянцем пристав должен был бы следить особо, ибо его жена покидала Обдорск. Самое время бежать и ему. И действительно, он бежит. Странно, не правда ли? Сам приходит к приставу по поводу выдачи заграничного паспорта жене, предупреждает о выезде и бежит тайком.

Почему Лиза решила уехать за границу? Почему именно теперь? «Неужели наш Обдорск вам надоел?» — насмешливо спрашивает полицейский. Может, ее отъезд в это наиболее удачное для побега время обусловлен чем-то другим. Капризом? Болезнью? Опрометчивостью первоначального решения разделить печальную судьбу мужа? Что должен думать о ее отъезде полицейский пристав?

Госпожа Голикова-Кнунянц уезжает вверх по течению Оби, ссыльный Кнунянц — вниз, к друзьям рыбопромышленникам. Или он уже уехал? Как, даже не проводив жену? Да вот только что ведь был в толпе провожающих. Что-то не видно. Скорее всего, прошел с вещами на пароход.

«Впрочем, куда денется? — думает пристав. — Если и он до Березова, то вместе поедем. Так сказать, в одной компании».

А вот и госпожа Кнунянц. Легка на помине. Одна. Комкает платочек в руках. Нервничает. Вглядывается в толпу на пристани.

— Неужели наш Обдорск вам надоел? — повторяет пристав свою шутку.

Лиза не отвечает. Шутка неуместна. Пристав глубоко вздыхает, мрачнеет, старается придать лицу глубокомысленное выражение.

«До Березова доехали без всяких приключений», — отмечает Богдан. Все ссыльные и пристав покинули пароход. А Лиза осталась. В этот бы момент и проявить приставу бдительность, шепнуть кому следует: «Давайте-ка, братцы, осмотрите пароход получше. Что-то неспокойно мне». А ведь не шепнул. Почему?

«Одно исключительно благоприятно сложившееся обстоятельство помогло тому, что не было произведено никакого обыска на пароходе», — пишет Богдан далее. С чем оно связано, это обстоятельство? С приставом, который приехал в Березов исправлять обязанности уволенного исправника? С Лизой? «Об этом обстоятельстве я, по некоторым соображениям, не могу говорить». Какого характера эти соображения — личного, политического, конспиративного?

«Главной нашейзаботой, — проговаривается Богдан, — стало решение вопроса, ехать ли мне, — тут же исправляется он, — до самого Тобольска или высадиться где-нибудь на промежуточной станции». Последний вариант кажется более «благоразумным». Почему он ему не следует? Имеется ссылка на возможные трудности чисто организационного порядка. Конечно, он не один — с женой. Но ведь Лиза не из тех, кого можно назвать принцессой на горошине. Тем не менее Богдан решает ехать до самого Тобольска. Почему? Ведь «там неизбежен был обыск парохода». «По нашим предположениям», — как бы мимоходом замечает он. «По нашим» — это значит, они с Лизой советовались. Чтобы как-то оправдать более чем странное решение отказаться от «благоразумного» варианта ради гораздо более рискованного, чреватого возможностью «попасть в руки полиции», Богдан пишет такую вот удалую, прямо-таки гусарскую фразу: «Но разве можно в нашем положении предпринять что-нибудь без риску?»

(Замечу, кстати, что в записках беглеца имеются слова, которые произвели на меня очень сильное, можно даже сказать, ошеломляющее впечатление. Вот они: «Мое новое помещение напоминало собой гроб, с той только разницей, что из него я надеялся выйти и продолжить свою прерванную жизнь еще на этом свете».)

Итак, пароход остановился в Тобольске. «Мои друзья также должны были отправиться в город». (По-видимому, для того, чтобы проводить Лизу на конспиративную квартиру, куда через некоторое время явился сам беглец.)

«Паспорт у меня тоже был не из особенно подходящих для Тобольской губернии». Еще бы! Иностранец Куно Стиглус, путешествующий в такой глуши, вызвал бы подозрение первого же городового. Именно поэтому Богдан с особым удовлетворением отмечает то впечатление, которое он произвел на указанное лицо. «Прошел спокойно мимо стоявшего недалеко от пристани городового и не вызвал в нем никакого интереса к своей персоне».

Очень мне понравилось его новое имя: Куно. Гнуни — Куни — Куно. Такое хорошее имя он придумал себе. Что и говорить, любил он морочить полиции голову. А главое, умел.

Без всяких препятствий Куно и Зельда Стиглус доехали до железнодорожной станции. «Отсюда уже начиналась знакомая стихия. Имея хороший паспорт и деньг нетрудно стать неуловимым для нашей полиции».

Но оптимизм Куно был явно избыточным.

Начальник Привислинского районного охранного отделения — начальнику Московского охранного отделения:

«В Россию должен прибыть участник Лондонского съезда, известный революционный деятель под кличкой „Богдан“, который принял предложение польских социал-демократов быть ответственным организатором Варшавско-Лодзинской военной организации и который предполагает проехать границу по паспорту Степана Дехтярика. Приметы его: 28 лет, среднего роста, темный шатен, небольшие усики и бородка.

Получены следующие телеграфные распоряжения: