Борис Соколов - Врангель

На самом деле никаких пуль, свистящих над головой главнокомандующего, не было — красные вошли в Севастополь лишь сутки спустя. И мол отнюдь не был пустым — там стояла толпа тех, кто не захотел или не смог уехать. Маяковский просто повторил хрестоматийный образ «черного барона». В действительности Петр Николаевич был во время прощания с родной землей не в кубанской, а в армейской форме. Ведь теперь ему уже незачем стало подчеркивать свое единство с кубанскими казаками, а важнее было продемонстрировать свою солидарность с армейцами, которых было большинство среди будущих галлиполийцев и членов РОВСа. Поэтому корниловская фуражка была уместнее казачьей папахи. Ведь именно «цветные» полки должны были стать наиболее надежными кадрами военной эмиграции.

Между прочим, импресарио Маяковского П. И. Лавут, со слов которого поэт описал эвакуацию Севастополя, в своих мемуарах не говорит, что Врангель был одет в свою традиционную черкеску. Вот что пишет Павел Ильич: «15 ноября, в первом часу дня, только я вышел из своей квартиры, вижу — на противоположной стороне Большой Морской идет Врангель в направлении Нахимовского проспекта. Вначале я даже усомнился: он ли это? Почему без свиты? Но, вглядевшись, я убедился, что спереди и сзади, на почтительном расстоянии, стараясь быть незамеченной, следует его охрана. Со мной был мальчик лет двенадцати. Вместе с ним мы прошли весь Нахимовский проспект, очутились у Графской пристани и задержались возле одной из колонн. Врангель спустился по лестнице… У причала ждала моторная лодка. Он быстро сел в нее, а за ним еще двое. Перекрестился. Поцеловал пирс… И лодка набрала скорость. Она мчалась к яхте „Алмаз“».

Из мемуаров видно, что Павел Ильич плохо помнил, во что именно тогда был одет Врангель. По сути, Маяковский задал ему наводящий вопрос, подтолкнувший к ответу:

«— Вы не помните, на Врангеле была черная черкеска или белая?

Я растерялся: что же, он меня проверяет? Я было даже обиделся.

— Не помню точно, — ответил я нехотя. — Кажется, черная».

Если бы вопрос был сформулирован более корректно: «Во что был одет Врангель?» — то, возможно, Лавут припомнил бы, что Врангель был не в черкеске, а в генеральском пальто. Лавут так и пишет: «Думаю, что в эти дни окончательно оттачивалась шестнадцатая глава (поэмы „Хорошо!“. — Б. С. ). Если бы я засвидетельствовал, что Врангель был не в черной черкеске, а в белой, то в поэме, надо полагать, осталась бы всё равно черная — не только из-за переклички двух „чер“ (черная черкеска), а потому, что именно этот штрих хорошо вяжется со всем обликом „черного барона“».

На самом деле Врангель был в армейской шинели и корниловской фуражке, что засвидетельствовали юнкер-атаманец и С. А. Мацылев. Но в поэме Маяковского и в восприятии советских людей он навсегда остался «черным бароном» в черной черкеске.

Закончить эту главу хочется тоже стихами — на сей раз не Маяковского, а одного из бойцов врангелевской армии, талантливого поэта Владимира Смоленского:

Эвакуация из Феодосии была организована хуже, чем из других крымских портов. Даже Кубанский корпус, для эвакуации которого предназначалась Феодосия, погрузился не полностью — не хватило места 1-й Кубанской казачьей дивизии и Терско-Астраханской бригаде. К счастью, они успели дойти до Керчи и там сесть на корабли. Но в Феодосии остались тысячи отставших от своих полков солдат и офицеров, тыловые учреждения, госпитали, отдельные команды и подразделения, семьи военнослужащих и чиновников. В плен попали 2-й армейский запасной батальон, тыловые части 52-го пехотного Виленского полка, до ста чинов Одесских пулеметных курсов, Сырецкий госпиталь Красного креста и другие части и учреждения.

Утром 16 ноября в город вошли части 9-й стрелковой дивизии Красной армии во главе с Н. В. Куйбышевым. Всего они взяли в плен в Феодосии 12 тысяч человек. По приказу комиссара дивизии М. Лисовского на городском железнодорожном вокзале были расстреляны 100 солдат и офицеров, не успевших эвакуироваться. Но это было только начало. Вскоре приступили к планомерной ликвидации «белогвардейцев».

Всего после эвакуации в Крыму остались 2009 офицеров и 52687 солдат Русской армии. Кроме того, в госпиталях находилось около пятнадцати тысяч раненых и больных. Не пожелали или не смогли эвакуироваться также более двухсот тысяч гражданских беженцев. Всех их ждала незавидная участь.

Выступая 6 декабря 1920 года на совещании московского партийного актива, Ленин заявил: «Сейчас в Крыму 300000 буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим». Ильич не уточнил, что многих будут «переваривать» посредством расстрела.

Для Крыма была создана «особая тройка», наделенная практически неограниченной властью карать и миловать. В ее состав вошли: член Реввоенсовета Южного фронта Красной армии, председатель Крымского военно-революционного комитета венгерский эмигрант Бела Кун, секретарь обкома партии Розалия Самойловна Землячка (Залкинд) и председатель Крымской ЧК Михельсон. Контролировать операцию из Москвы был прислан глава Чрезвычайного военного революционного трибунала Ю. Л. Пятаков.

Семнадцатого ноября 1920 года был издан приказ Крымревкома № 4:

«1. Всем иностранно-подданным, находящимся на территории Крыма, приказывается в 3-дневный срок явиться для регистрации. Лица, не зарегистрировавшиеся в указанный срок, будут рассматриваться как шпионы и преданы суду Ревтрибунала по всем строгостям военного времени.

2. Все лица, прибывшие на территорию Крыма после ухода Советской власти в июне 1919 г., обязаны явиться для регистрации в 3-дневный срок. Не явившиеся будут рассматриваться как контрреволюционеры и предаваться суду Ревтрибунала по всем законам военного времени.

3. Все офицеры, чиновники военного времени, солдаты, работники в учреждениях добрармии обязаны явиться для регистрации в 3-дневный срок. Не явившиеся будут рассматриваться как шпионы, подлежащие высшей мере наказания по всем строгостям законов военного времени.

Пред. Крымревкома Бела Кун. Управделами Яковлев». После заполнения анкеты одних отправляли в тюрьму, других отпускали и обязывали повторно явиться через несколько дней.