Борис Соколов - Врангель

Даже глава Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) Ф. Э. Дзержинский в конце концов признал: «…совершена большая ошибка. Крым был основным гнездом белогвардейщины, и чтобы разорить это гнездо, мы послали туда товарищей с абсолютно чрезвычайными полномочиями. Но мы никак не могли подумать, что они ТАК используют эти полномочия». На самом деле это был типичный прием: после того как дело сделано, перекладывать ответственность на исполнителей на местах, которые, дескать, переусердствовали в выполнении указаний Москвы, а высшее партийно-государственное руководство к этим эксцессам непричастно.

Эвакуация из Крыма потерпевшей поражение Русской армии была значительным успехом Врангеля. Теперь вывезенные из Крыма войска становились важным козырем в борьбе за влияние на эмигрантскую общественность. По словам H. H. Чебышева, ставшего помощником барона по гражданским делам, «политик Врангель сказывался в ясном понимании, что спасенная, им вывезенная из России часть русского народа в лице армии, доказавшей свою жертвенность в борьбе с 1918 года, культурные силы, ушедшие за границу вместе с нею, учреждения церкви, воспитания, призрения, молодежь, дети, представители науки, литературы и искусства и т. д. — это тот свободный кусок русской земли, который необходимо сберечь от распыления для будущего».

Прежде всего, в Константинополе надо было хоть как-то обустроить солдат и беженцев. Англо-французские власти, контролировавшие их размещение, определили его местом Галлиполийский полуостров, где в 1915 году десант Антанты вел тяжелые бои с турками. В армии сохранялись военные порядки. Семьи военнослужащих, а также гражданские беженцы, работавшие в армейских или правительственных учреждениях, получали пайки.

Жизнь в лагерях была довольно тяжелой. Те беженцы, у которых были какие-то средства или их ранее эмигрировавшие родные и близкие имели жилье, предпочитали размещаться в самом Константинополе. Эмигранты-старожилы стремились помочь новоприбывшим в турецкую столицу. 19 ноября H. H. Чебышев записал в дневнике о прибытии кораблей с основной массой беженцев:

«Графиня М. И. Мусина-Пушкина, княгиня Урусова и барышни, дочери той и другой, отправились на американском катере в объезд „беженской“ эскадры, которая стоит в Мраморном море между Модой и Принцевыми островами. Я сопровождаю дам. Цель поездки — отвезти на пароходы всякое вспомогательное продовольствие. Катер завален хлебами, банками сгущенного молока, табаком, шоколадом в больших пакетах. С нами какие-то англичане, почему-то в совершенстве говорящие по-русски и тянущие водку из бутылок вместе с американскими матросами.

Пасмурный день. Издали видно большое количество судов, пришедших из России. Палубы усеяны народом. „Саратов“ стоит с некоторым креном.

Развозим провиант. Я собираю сведения о женщинах и детях по поручению графини Е. М. Гейден. Всюду на пароходах знакомые. Спускают веревки, пустые банки, из иллюминаторов тянутся руки. Вы не видите скрытого тентом лица, видите только растопыренные пальцы. Всовываете в них хлеб, банку молока, коробку папирос. Пальцы, как спрут, сжимаются, исчезая с „добычей“…

Смеркалось. Продолжали объезд эскадры. Самое больное впечатление производит „Рион“ (где находится H. H. Львов). „Рион“ стоял высокой черной тюрьмой. Вместо трапа болталась веревочная лестница. Послали на веревках наверх разную мелочь. Я говорил (кричал) с Н. Н. Львовым и другими знакомыми. Все они были возбужденные.

Совсем стемнело. С „Саратова“ сняли офицера, жениха одной барышни. Графиня М. И. Мусина-Пушкина с „Петра Эгира“ вывозила раненого сына и осталась на „Петре Эгире“. Снять ей сына удалось только в 4 часа утра. Прибыли к Галатскому мосту в 9 часов вечера».

Во время этого объезда бухты Чебышев увиделся и с главнокомандующим:

«Подъезжали к „Корнилову“, где Врангель. С парохода съехал епископ Вениамин с отцом Георгием Спасским.

Поднялся один на „Корнилов“. Врангеля видел недолго, потому что боялся, что уйдет катер. Врангель сидел в большой кают-компании за длинным широким столом, на котором были разложены карандаши и бумага, как для заседания. На мой единственный вопрос Врангель ответил:

— Дела не брошу, буду бороться до конца. Армия не распадется, — это национальная Россия; около армии все могли бы объединиться — вот в нескольких словах мой план.

На лице Врангеля серый оттенок, в глазах — лихорадочный блеск».

Барон теперь ощущал себя не только военным, но и политиком. По его убеждению, армия должна была сохраниться в изгнании, чтобы стать центром консолидации всех здоровых сил русской эмиграции, а в перспективе — и самой России. Похоже, Петр Николаевич искренне верил, что не за горами то время, когда русский народ образумится и восстанет против большевиков. Вот тогда и пригодятся галлиполийцы, чтобы высадиться десантом где-нибудь на юге России.

В интервью, данном представителям русской и иностранной прессы 19 ноября 1920 года, Врангель заявил:

«Я буду находиться при войсках и продолжать жить на крейсере, пока войска продолжают оставаться на судах. Правительство, значительно сокращенное, будет ведать вопросы, вытекающие из создавшегося положения. Все заграничные представительства остаются на местах.

Я глубоко убежден, что армии нашей в самом недалеком будущем придется снова сыграть громадную роль в борьбе с большевизмом, который, не довольствуясь успехами, достигнутыми на юге России, будет стремиться к осуществлению основной своей задачи — зажечь мировой пожар».

Между тем оснований для подобного рода планов было еще меньше, чем в Крыму. Там, по крайней мере, была хотя бы теоретическая возможность создать «опытную ферму», привлекательную для остальной России. Галлиполийские лагеря, где люди существовали почти на грани выживания, на скудные пайки, отпускаемые французским интендантством, в качестве «опытной фермы» никак не годились. Русская эмиграция была расколота, причем в ее либеральных и демократических кругах существовала сильная оппозиция Врангелю. Не было единства даже среди монархистов, которые разделились на приверженцев великих князей — Николая Николаевича и Кирилла Владимировича. Врангель поддерживал «николаевцев», но стремился к тому, чтобы объединить сторонников обоих членов императорской фамилии. Что же касается иностранной интервенции, то ее не удалось добиться даже тогда, когда белые армии контролировали обширные российские территории, а теперь надежды на нее стали совсем призрачными.

Но Врангель привык командовать офицерами и солдатами. Он не мыслил себя вне армии. Чтобы было кем командовать, он сохранял армию и убеждал себя и других в том, что рано или поздно она будет востребована русским народом.