Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

Юношеское тщеславие порой не знает границ, но намерения осуществляются редко. Как оказалось, юный Габриель Гарсия Маркес не ошибся.

Колумбийский критик Оскар Кольясос считает, что на решение юного Габриеля стать писателем повлиял конкретный эпизод. «В пятнадцать лет [21] Критик ошибается. Поездка начинавшего писателя с матерью в Аракатаку состоялась в начале марта 1952 года, когда Габриелю было 25 лет. он вместе с матерью отправляется в Аракатаку, чтобы продать „Дом“ (таким будет название романа, задуманного еще в ранней юности), „который был полон призраков усопших“. Донья Транкилина, в старости ослепнув, умерла в окружении теней умерших родственников. Тогдашняя встреча с домом и Аракатакой была для Габриеля решающей: молодому человеку уже не казалось, что дом овеян легендами, как это было в детстве; все, что он видел вокруг, глубоко его ранило. С одной стороны, все было как прежде, однако время нанесло невосполнимый урон, и то „пыльное, с удушающей жарой селение“ теперь, увиденное им „в страшный полдень“, было уже селением-призраком, где не было „ни единой души на улицах. <���…> Я совершенно уверен: моя мать страдала, как и я, глядя на то, что сделало время с Аракатакой и домом“. Картина опустошения переворачивала душу: он видел, как Луиса, его мать, безутешно плакала вместе с одной из своих подруг прошлых лет. „В ту минуту, — скажет Гарсия Маркес позже, — у меня родилась мысль запечатлеть на бумаге все то, что предшествовало этой встрече» (6, 21).

Следует обратить внимание на то, что писатель Гарсия Маркес в своих интервью, выступлениях, беседах и даже в собственных статьях весьма неточен в отношении событий своей жизни. Это не раз ставило его биографов в затруднительное положение. Вряд ли это объясняется забывчивостью. Скорее всего это черта характера, своеобразный юмор, привычка писателя mamar gallo. Это выражение принято в Колумбии и Венесуэле. В переносном смысле mamar gallo означает «дурачить кого-то», «насмешничать», «издеваться».. Сам Гарсия Маркес объяснял, что mamar gallo — это «уметь говорить о серьезных вещах с юмором».

— Писать я начал случайно, хотел доказать одному моему другу, что в моем поколении тоже может родиться писатель. Но оказалось, что это ловушка, я стал получать удовольствие от этого занятия и, таким образом, попал в капкан, и сейчас больше всего на свете я люблю писать, — говорил Гарсия Маркес в уже знакомых нам «Беседах» с другом Плинио Апулейо Мендосой.

— Ты утверждал, что писать для тебя — это радость. Однако ты также говорил, что это — мучение. Так что же это все-таки такое?

— Оба утверждения правильны. Когда я только начинал осваивать ремесло, писать было радостно, ведь я не чувствовал почти никакой ответственности. Я тогда заканчивал работу в газете в два-три часа ночи и после этого был в состоянии сочинить четыре, пять, а то и десять страниц. Однажды в один присест я накатал целый рассказ.

— А теперь?

— А теперь считаю удачей, если за рабочий день выходит один стоящий абзац. Со временем писательство обернулось мучительным трудом.

— Но почему? Казалось бы, теперь, когда ты столько знаешь, когда владеешь профессией, писать не составляет никакого труда…

— Просто со временем возрастает чувство ответственности. Теперь кажется, что каждое слово, написанное тобой, может иметь резонанс и волновать множество людей.

— Может быть, это следствие славы? Она не мешает тебе?

— Мешает! Худшее, что может произойти с человеком, лишенным тщеславия, к тому же жителем континента, не готового иметь литературных знаменитостей, это то, что его книги продаются, как сосиски. Ненавижу быть участником публичного спектакля. Ненавижу телевидение, съезды, конференции, круглые столы.

— А интервью?

— В равной степени! Нет, славы я не пожелаю никому. Похоже на то, что происходит с альпинистами. Они рискуют жизнью, чтобы достичь вершины, а когда взбираются на нее, что делают дальше? Спускаются, стараясь при этом не утратить достоинства.

— Когда ты был молодым и зарабатывал на жизнь журналистикой, ты писал ночами. Ты тогда много курил?

— По две пачки в день!

— А теперь?

— Теперь не курю и работаю только днем.

— По утрам?

— С девяти до трех, в комнате, где тихо и тепло. Чужие голоса и холод мне мешают.

— У многих писателей чистый лист бумаги вызывает страх. У тебя тоже?

— Да! После клаустрофобии для меня это поначалу была самая страшная штука. Но после того как я, по совету Хемингуэя, стал заканчивать рабочий день, только когда точно знал, о чем буду писать завтра, с этим покончено (20, 43).

Здесь следует вспомнить Альфонсо Лoneca Микельсена, бывшего президента Колумбии (1974–1978) и председателя Либеральной партии на протяжении многих лет, который говорил после присвоения писателю Нобелевской премии: «Я знал Гарсия Маркеса, когда он только начинал учебу на факультете права Национального университета. Тогда я возглавлял кафедру конституционного права. Его мало интересовала юриспруденция, он тогда не проявлял никакого интереса к знаниям, которые получил годы спустя. Паскаль говорил, что гений — это долготерпение. Думаю, лишь немногие поклонники Гарсия Маркеса, которые считают его гением, задумывались, насколько его гений обязан терпению, — терпению на протяжении стольких долгих лет».

— Он поражал и своих сверстников, и особенно нас, педагогов, знанием наизусть невероятного количества стихов испанских классиков и колумбийских поэтов. Он исполнял их под гитару, на музыку собственного сочинения. Жаль, в ту пору не было магнитофонов, — рассказывал поэт Карлос Мартин, бывший ректор лицея в Сипакире, уже немолодой человек с приятным баритоном. Он и бывший преподаватель литературы лицея беседовали с президентом Колумбии Альфонсо Лопесом Микельсеном на приеме в президентском дворце 20 июля, в день национального праздника страны.

— Теперь это дело прошлое. Габриель Гарсия Маркес — на вершине Олимпа, — с улыбкой сказал бывший преподаватель литературы Карлос Хулио Кальдерон. Будущий писатель был его любимцем и часто показывал ему свои стихи. — Он был таким тихоней, пока не повзрослел. И вдруг превратился в проказника и заводилу, и не только во время воскресных танцев…

— Помню, когда Габриеля Гарсия Маркеса принимали в Госуниверситет, ректор объявил, что он из тех абитуриентов, которые близки к коммунистам. Я голосовал за него. Экзаменаторы говорили, что он отвечал блестяще и что почти каждый ответ иллюстрировал стихами, чужими и своими. Однако существовала бумага, где было написано, что Гарсия Маркес читал в лицее запрещенные марксистские книги. Их давал ему тайком учитель истории. Он же распространял среди учащихся и еретическое сочинение Нострадамуса «Центурии».