Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

Общение с Альфонсо иной раз коробило Габриеля, но он всегда сдерживал себя, прекрасно понимая, как много полезного дает ему дружба с молодым Фуэнмайором, интеллигентом до мозга костей, опытным журналистом и проницательным литературным критиком, большим знатоком античных классиков.

Особенно сближало обоих настойчивое желание утвердить в Колумбии новый тип журналистики, который бы отличался серьезностью и глубиной.

В самом конце романа «Сто лет одиночества» мы читаем: «Альфонсо, выучив каталонский язык, чтобы разобраться в листках, рассовал их, свернув в трубку, по карманам, всегда набитым вырезками из газет и всяких странных пособий, как-то ночью потерял сочинения в борделе у девочек, продававших себя с голоду. Когда ученый старик узнал об этом, то отнюдь не разгневался, а, давясь от смеха, ограничился замечанием, что такова обычная судьба литературы».

Подобный случай действительно произошел с Альфонсо Фуэнмайором в доме «У черной Эуфемии», где он потерял оригинал драмы Рамона Виньеса.

— Габо, дорогой, я бы хотел быть тебе полезным, но… как бы внимательно я ни читал третий вариант «Палой листвы», все равно ни к чему не мог придраться, — Зеленые глаза Германа Варгаса смотрели виновато. Он всегда не знал, куда девать свои длинные ноги, которые Габриель окрестил «ножницами». — Конечно, для членов Литературных академий Испании и Латинской Америки это сильный удар. Они этого не примут! Но читатели именно этого и ждут. Я в этом уверен. Надо только…

— Погоди, Герман, не спеши. Ты сейчас сделал мне двойной комплимент, поставил мне в дневник целых две пятерки. — Габриель от удовольствия потирал руки. — Я к этому и стремился.

Они сидели в последнем, самом верхнем ряду цирка, а внизу золотистым пятном выделялась арена для боя быков, готовая к представлению. Вот-вот прозвучит пасадобль «Небо Андалусии» и начнется фиеста.

— Это не комплимент, а оценка. Мнение друга и, если угодно, критика. Никто прежде так не писал. И надо искать издателя с головой. Молодого, ищущего новое.

— Подскажи, где его найти?

— Думаю, что не в Колумбии, но искать надо. Надо подумать…

Но тут заиграл оркестр, зазвучала музыка, и Герман Варгас умолк.

Лассо Сальдивар так писал о Варгасе: «Иной породы, однако того же личностного и интеллектуального уровня, Герман Варгас, родившийся в Барранкилье в 1919-м и умерший в 1991 году, выделялся из Группы не только своим огромным ростом, худобой и „зелеными, как у Люцифера“, глазами, но и особым рвением, с каким он читал и классиков, и признанных авторов, и тех, которые только начинали. Открыв книгу, он читал пять-шесть часов подряд, и что бы ни случилось в это время на земле, ничто не могло оторвать его от страниц, которые он переворачивал. Его непомерная жадность к чтению, с которой он проглотил всего Пруста за одну неделю, была у его друзей притчей во языцех. Однако он не просто „глотал“ книги, Варгас смаковал фразу за фразой с неиссякаемым упорством термита» (28, 229).

Альфонсо Фуэнмайор, Альваро Сепеда, Герман Варгас и сам Гарсия Маркес — это те самые «четверо болтунов», которые появятся в Макондо на страницах романа «Сто лет одиночества» и будут, потягивая ром, беседовать с Аурелиано Бабилониа обо всем на свете.

В реальности в Барранкилье их было пятеро — вместе с Алехандро Обрегоном. И все они, как считает Сальдивар, «были крепко спаяны городом, дружбой, литературой, журналистикой, влиянием ученого испанца Района Виньеса, а также некоторой неорганизованностью и „мамаргальизмом“ в его самой истинной сущности».

Алехандро Обрегон, в те годы уже признанный художник, родился в 1920 году в Барселоне, в семье испанского идальго, но жил и учился во Франции. Приехав в Колумбию, он отказался занять высокий пост в мануфактуре «Ткани Обрегона», а предпочел отправиться на нефтепромысел Кататумбо и работал там водителем бульдозера. Первая же самостоятельная выставка в Боготе, в Национальной библиотеке, принесла ему шумный успех, несмотря на агрессивный характер живописи Алехандро: главным образом он писал кровожадных кондоров, хищных барракуд и разъяренных быков. Он более других страдал от одиночества, поговаривал о самоубийстве и в то же время был искренне привязан к «неисправимому представителю богемы» Гарсия Маркесу.

Гарсия Маркес всегда подчеркивал, как много значили для него его друзья — и для формирования его характера, и для выработки литературного кредо. В начале романа «Сто лет одиночества» он утверждает, что Альваро, Герман, Альфонсо и Габриель «были первыми и последними друзьями в его (Аурелиано) жизни». Трудно сказать, почему в данном случае Гарсия Маркес поставил себя вместо Алехандро Обрегона, но, возможно, у него были на то свои причины.

Позднее, уже год спустя после получения Нобелевской премии, писатель так говорил о своих друзьях журналистке Марии Тересе Эрран: «Они сыграли решающую роль в моем интеллектуальном формировании, они направляли мои читательские пристрастия, помогали во всем, давали читать свои книги. И самое важное то, что, как бы ни поворачивалась жизнь, они продолжают оставаться моими лучшими друзьями».

Это подтверждает и Сальдивар: «1950 год, скорее всего, был наиболее плодотворным, насыщенным и ярким в жизни Гарсия Маркеса».

Верный друг писателя со времен учебы в столичном колледже Плинио Апулейо Мендоса, писатель, журналист, издававший ряд журналов в Колумбии и Венесуэле и выпустивший в свет в феврале 2000 года увлекательную книгу «Те времена с Габо», так говорит о друзьях Гарсия Маркеса того времени: «Группа молодых кутил, ведущих весьма свободный образ жизни и „зараженных бациллой“ литературы, к которым Габриель примкнул в начале пятидесятых в Барранкилье, сегодня скрупулезно изучается в университетах Европы и Соединенных Штатов Америки специалистами по латиноамериканской литературе. Для них Гарсия Маркес возник именно из этой живописной литературной среды, которая называлась Группой Барранкильи.

Не будем спорить, верно это утверждение или нет, по так или иначе эта Группа была одним из наиболее активных и знающих литературных объединений латиноамериканского континента. И она действительно сыграла решающую роль в формировании Гарсия Маркеса. Группа состояла из молодых людей — разгульных, экстравагантных, непочтительных, — типичных карибцев, живописно-выразительных, как персонажи театра марионеток, которые не относились серьезно даже к самим себе. Крепко спаянные дружбой, они вместе читали тогда Джойса, Вирджинию Вулф, Стейнбека, Дос Пассоса, Хемингуэя, Шервуда Андерсона, Колдуэлла, Теодора Драйзера и „старика“, как они называли Фолкнера, творчество которого было их общей страстью. Они нередко встречали рассвет за рюмкой и литературными спорами в каком-нибудь борделе, где были птицы в клетках, диковинные растения, цветы и те самые девицы, которые „продавали себя с голоду“ и которые были описаны затем в романе „Сто лет одиночества“».