Борис Хотимский - Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

Иосиф сидел сосредоточенный, обдумывая свое предстоящее выступление и в то же время слушая других товарищей. Время для обдумывания еще оставалось: его вопрос был в повестке девятым по счету.

События последнего времени сами подсказывали, что предлагать и что делать. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что Временное правительство не имеет ничего общего с революцией, более того — враждебно ей. И, следовательно, должно быть лишено какой бы то ни было государственной власти. А разоблачать его надо с исключительной решительностью, до полной наготы. Временщики обанкротились буквально во всем. Куда ни ткни — всюду все расползается, как подгнившая дерюга.

Взять, к примеру, экономику. Ничего нового — повторялось то же, что было и при Николае: вся экономика страны подчинялась военным нуждам, это неминуемо приводило к необратимому процессу хозяйственной разрухи, и в результате сами военные нужды неизбежно не удовлетворялись. Образовался порочный круг. Временные горе-правители не выдумали пороха, пытаясь еще в марте выйти из этого порочного круга с помощью так называемого «Займа свободы».

«…Облигации сего займа выпускаются на 55 лет и погашаются по нарицательной цене, в течение 49 лот, тиражами, производимыми один раз в год, в декабре, начиная с 1922 года. До 16 марта 1927 года не будет приступлено к досрочному погашению ни посредством усиленных тиражей, ни путем конверсии или выкупа…»

Размахнулись: пятьдесят пять лет… сорок девять лет… экий, право, исторический оптимизм! А на каком основании, спрашивается? «Не будет приступлено» до двадцать седьмого года? Да вообще «не будет приступлено» — никогда! Ни «посредством усиленных тиражей, ни путем конверсии». Не то что до двадцать седьмого или до двадцать второго — до восемнадцатого года не просуществует такой заем! Потому что не просуществуют выпустившие его временщики, Иосиф убежден в этом.

На что же они рассчитывали? Хотел бы он знать… А на что рассчитывают все им подобные — на обилие доверчивых. Доверчивость… она порождается природным свойством человека: в лихую годину не терять надежды на лучшее будущее, на удачу. Доверчивых в России хоть отбавляй. Только с каждым новым разочарованием их становится все меньше. И все больше появляется таких, которые начинают понимать: никакой добренький дядя не выручит, надо надеяться только на свои силы — на свои руки и глаза, на свой разум и свою волю. «Никто не даст нам избавленья — ни бог, ни царь и не герой…» А герои, между прочим, революции нужны, и она их породит. Непременно!

Во Временном правительстве что-то не видать героев. Керенский? Этот зачинщик злополучного июньского наступления? Он еще наломает дров, только дайте ему безраздельную власть, к которой он так откровенно рвется.

И теперь все эти неудачи пытаются свалить на большевиков?

Еще бы! Политическим банкротам всегда позарез требуется козел отпущения — лишь бы уберечь свою заживо гниющую шкуру.

Иосифу припомнилась нелепая, злая карикатура, которую он видел на днях в одном журнале. Некая мрачная фигура — на фоне светлого облака и серого силуэта Петронавловки. Поднят волосатый кулачище. В другой руке, прижатой к боку, — листы «Правды». По всей одежде — одно и то же слово: «долой», «долой», «долой»… Звероподобная морда громилы. И надпись: «Идеал большевика». Иосиф оглянулся, посмотрел на лица товарищей — нет, ни одно из них даже отдаленно не похоже на к изображенный зловредным карикатуристом «идеал»: разные лица у подольских большевиков, но все одинаково одухотворенные, с чистым, открытым взором. А вот на физиономию черносотенца, с которым Иосифу как-то пришлось не только словами переведаться, нарисованный монстр явно смахивает. Не исключено, кстати, что вскоре снова доведется столкнуться с ему подобными: денечки начинаются горячие…

Вспомнились недавние события июньского кризиса, уже второго за этот год политическою кризиса в России. Как не быть кризису, когда противоречия между рабочими и солдатами, с одной стороны, и буржуазией — с другой, становятся все более непримиримыми! Временное правительство затеяло наступление на фронте, чтобы отвлечь народ от революционной борьбы. А народ все настойчивее требует мира… В те кризисные дни на Первом Всероссийском съезде Советов большевики потребовали прекращения войны и передачи всей власти Советам. Но преобладавшие на съезде меньшевики и эсеры большинством голосов отклонили большевистские требования. Трудящиеся массы возмутились пуще прежнего — забастовали двадцать девять петроградских заводов, рабочие и революционные солдаты собирались выйти на улицы. Однако — под воздействием меньшевистско-эсеровского большинства — съезд Советов демонстрацию запретил, и, чтобы не противопоставлять себя съезду, большевики сумели удержать рабочих и солдат от выступления. Ни легко ли удержать пар в котле, когда стрелка манометра перешла за красную цифру? Боясь потерять голоса избирателей, эсеры и меньшевики дали согласие на мирную демонстрацию — для возложения венков на могилы жертв Февральской революции, надеясь, что это будет демонстрация доверия Временному правительству. Они просчитались. Полмиллиона рабочих и солдат, буквально наводнивших улицы Петрограда, пошли за большевиками и потребовали: ХЛЕБА, МИРА, СВОБОДЫ! Над колоннами демонстрантов рефреном звучал большевистский лозунг: «Вся власть Советам!» И если к этому полумиллиону питерцев прибавить еще те тысячи и тысячи, которые под теми же лозунгами вышли в те жо дни на улицы Москвы, Минска, Иваново-Вознесенска, Твери, Нижнего Новгорода, Харькова… Иосиф понимал: это нарастает вторая волна революции! У него не было сомнений: пора! Пора устранять несостоятельных временщиков и брать всю власть в свои руки. Вся власть Советам!..

Голос Матрозова прервал ход его мыслей:

— Переходим к вопросу о политике наступления. Слово предоставляется товарищу Варейкису.

Он вышел, твердо зная, о чем и как говорить. Прежде чем начать говорить, он еще раз оглядел утомленные, но внимательные лица товарищей. И снова отметил, что ни одно из них никоим образом не похоже на ту морду громилы, изображенную в журнале как «идеал большевика»…

А после принимали резолюцию. И к третьему ее пункту Иосиф внес поправку, настаивая на недвусмысленной формулировке: «Немедленный переход государственной власти к Советам Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов». Поправка была принята лишь при одном голосе против. И этот единственный несогласный придал результатам голосования еще большую достоверность и убедительность.

Подполковник Муравьев был разочарован. И не в ком-нибудь, а во вчерашнем своем кумире, в Керенском.