Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

Потрепанная в боях 21-я пехотная дивизия крепко вцепилась в одну из последних синявинских позиций. Солдаты оборудуют свои окопы и опорные пункты, насколько им это позволяет делать непрекращающийся огонь и болотистая местность. Они надеются, что Духанов умерил свой аппетит после тяжелых потерь в последние недели и не станет атаковать этот участок. Они не знают, что советский генерал намерен закончить танец смерти боем в литавры, взяв штурмом последние немецкие бастионы.

Духанов пополнил личным составом 30-й гвардейский стрелковый корпус, вооружив почти все свои части автоматами и даже бронежилетами, так как ожидает ожесточенных боев с применением ручных гранат. Альмайер-Бек сообщает в хронике 21-й дивизии, что все командиры гвардейских стрелков до взвода включительно были обеспечены точными картами немецкой системы обороны. А для достижения полной внезапности гвардейцы должны были скрытно занять свои передовые траншеи лишь в ночь перед самой атакой. Тем самым устранялась опасность того, что немцы заранее могли быть предупреждены об операции русских через пленных или перебежчиков.

Тем временем позиции 21-й пехотной дивизии вновь были приведены в негодность артиллерийским огнем. В траншеях почти не осталось людей: один из батальонов имеет всего лишь 21 солдата на весь участок обороны шириной по фронту 800 метров. Никто не знает намерений противника. Но передовые артиллерийские наблюдатели и часовые нюхом чуют, что «там, на стороне „Ивана“, новые батареи пристреливают позиции. Может быть, предстоит новая атака?» Эти предположения доводятся до штаба дивизии. Однако начальник разведотделения отметает их, характеризуя это как проявление пессимизма. Немецкий 26-й армейский корпус знает ненамного больше и докладывает командованию 18-й армии: «В районе ответственности 21-й пехотной дивизии отмечается некоторое оживление противника у Синявинских высот». В конечном итоге артиллерийским службам сообщается об отсутствии признаков предстоящего наступления противника. Как это похоже на ситуацию, имевшую место год назад на Волхове в районе обороны 126-й и 215-й пехотных дивизий. Тогда в ответ на свой доклад они услышали: «Вам чудятся призраки!»

То, что происходит на следующий день, на языке солдат с мрачным юмором называется «нормальной катастрофой». Около 70 русских батарей и 40 «сталинских орг а нов» («катюш». — Ю. Л. ) начинают наводить ужас. Передовые роты 21-й пехотной дивизии уничтожены уже в самые ближайшие минуты, все виды связи нарушены. Русские самолеты-штурмовики обрушивают град бомб и снарядов на немецкие батареи и командные пункты. Командиры полков и штабные офицеры хватаются за пистолеты и автоматы, засовывают в карманы дополнительные магазины, услышав, что «иваны» начали прорыв. Связисты ставят гранаты на боевой взвод и кладут их рядом с аппаратурой в готовности взорвать ее, если не удастся вывезти рации в безопасное место. Санитары предусмотрительно кладут в сумки дополнительный перевязочный материал. Передовые артиллерийские наблюдатели уже погибли при первом же огневом налете, никто из них больше не выходит на связь. Артиллерия хочет открыть заградительный огонь, но не знает, куда ей стрелять. Густые фонтаны грязи застилают обзор. Отпускники, выздоравливающие солдаты, легкораненые, повара и обозники собираются воедино и под командованием офицера, только что доложившего о прибытии из отпуска, отправляются на передовую. А там уже образовываются большие прорехи, удобные для прорыва противника. Внезапно целые подразделения оказываются в тылу прорвавшихся русских. Немцы собирают раненых, занимают круговую оборону и возобновляют бой.

Вечером этого мрачного дня наконец-то стихают атаки 30-го гвардейского стрелкового корпуса. И мы вновь сталкиваемся с солдатами 225-й пехотной дивизии, которых уже видели, когда они прощались со своими женами в Данциге по пути из Франции в Северную Россию, а затем, замерзая под Погостьем, противостояли красноармейцам и их танкам. Здесь их вначале используют в качестве резерва, а затем внезапно поднимают по тревоге. Совершив 35-километровый марш, передовая группа 376-го гренадерского полка прибывает под Синявино. Основная часть дивизии и ее 333-й гренадерский полк находятся еще в пути. В суматохе боя измученные переходом солдаты не имеют возможности даже осмотреться на местности. Она им совершенно незнакома, также как и подъездные пути в этом районе. Но немцы должны уже переходить в атаку, и чем скорее, тем лучше. Практически уже созданы предпосылки к очередной кризисной ситуации. Солдаты пребывают в растерянности, многое им неясно. Им кажется, что огонь ведется со всех сторон. Но вот они видят, как падают их сослуживцы и командиры. Потери ужасны, а атака захлебывается. Кто в этом аду в состоянии еще раз подняться и броситься навстречу врагу?

Командир 21-й пехотной дивизии разочарован, а затем вообще приходит в ярость. Он устраивает безжалостный разнос командиру 376-го гренадерского полка. Очевидцы случившегося подливают масла в огонь и утверждают, что полку просто требовалось после эффективного артиллерийского огня «перейти в контратаку в нужный момент с тем, чтобы отбросить противника». Ошибочные суждения, которые показывают, что нервы сдали не только у гренадеров 376-го полка. Альмайер-Бек находит слова своего командира дивизии слишком жесткими. Поэтому он приводит также высказывание командира одной из рот 21-й пехотной дивизии, будущего бригадного генерала Херцберга. Но и тот придерживается мнения, что солдаты 376-го полка не справились с внезапно выпавшими на них чрезмерными нагрузками. Они прибыли сюда из сравнительно «благополучного мира».

Херцберг пишет: «Болотный дух, перемешанный со стойким и сладковатым запахом трупного гниения, особенно чувствовался при жаркой погоде уходящего лета. И все это на фоне искромсанных деревьев, заполненных водой огромных воронок, своими размерами напоминающими деревенские пруды, а также на фоне земли, перемешанной с грязью, неразорвавшихся снарядов крупного калибра, полета трассирующих пуль и лежащих вокруг деревьев. Все это требовало присутствия солдат с крепкими нервами, которые могли бы сразу же свыкнуться со столь ужасными картинами, сохранив при этом холодную голову. Для этого необходимо было… притупление чувств, еще не свойственное этому полку. Несколько минут солдаты пребывали в нерешительности, а потом бросились бежать прочь, прямо под заградительный огонь». Так повествует об этом старый солдат. Чувствуется, как сильно держат его в своей власти подобные картины. Вообще мнение о том, что люди действительно могут привыкнуть к подобным ситуациям, чаще всего оспариваются теми, кто сам все это пережил. Когда-то все же наступает момент, при котором подобные нагрузки становятся невыносимыми. Часто первым признаком этого становится равнодушие, в результате чего у солдата притупляются все чувства. Он ведет себя так, как будто находится в состоянии транса и, в конечном итоге, легко превращается в жертву.