Игорь Андреев - Алексей Михайлович

По окончании речи боярина и епископа все присутствующие склонялись до земли перед государем и многолетствовали Алексею Михайловичу. Царь, в свою очередь, отвечал низким поклоном народу. «Это была самая трогательная картина благоговейного почтения венценосцу», — замечал по этому поводу секретарь имперского посольства Адольф Лизек (Лисек), наблюдавший действие летопровождения в последний год жизни Тишайшего [426] Забелин И. Е. Указ. соч. Т. 1. 4.1. С. 401. .

Церковные праздники с участием царя поневоле приобретали некий «государственно-политический привкус». Этот «привкус» более всего ощутим в церемониях, которые своим появлением были обязаны недавнему прошлому. К ним можно отнести крестный ход в праздник иконы Казанской Божией Матери. Совершаемый 22 октября, он напоминал всем об очищении Москвы от поляков и литвы в 1612 году. Для Романовых освобождение столицы стало прелюдией к восхождению на престол. Оттого и праздновался этот день с особой торжественностью. В 1649 году своим именным указом Алексей Михайлович повелел отмечать 22 октября «во всех городах по вся годы».

В этот день царь с иконой Спасителя выходил из дворца к Успенскому собору, где его ожидал патриарх с мощами апостола Андрея и святого Иоанна Златоуста. Молебен с осенением иконой Богоматери всех четырех сторон света совершался на Лобном месте, после чего ход двигался к Казанскому собору на Красной площади. После службы в соборе начинался грандиозный крестный ход по Москве. Точнее сказать, было несколько ходов вокруг Кремля, Белого и Земляного города, в которых участвовали процессии, возглавляемые архиереями и протопопами. И. Е. Забелин пишет, что царь с патриархом ходили с мощами апостола Андрея по кремлевским стенам [427] Забелин И. Е. Указ. соч. С. 403. . В другие дни царь оставался в соборе слушать обедню, которую служил патриарх. По окончании хода царь и патриарх через Никольские ворота возвращались в Кремль. При этом у ворот архипастыря и государя поджидали сошедшиеся вместе участники крестных ходов по Москве. Зрелище было очень величественное.

В декабре, в неделю Праотец, во время заутрени в Успенском соборе устраивалось «Пещное действо». В церкви разыгрывался эпизод из Книги пророка Даниила, когда три отрока отказались поклониться золотому истукану и по приказу вавилонского царя Навуходоносора были брошены в огненную печь. Посланный Богом ангел вывел трех отроков из огня целыми и невредимыми. Популярный в литературе и искусстве ветхозаветный сюжет для православных людей был близок не только видимым проявлением силы Божьей. Здесь важной становилась демонстрация силы веры, которая одна и может спасти любого человека. Алексей Михайлович появлялся в Успенском соборе следом за «халдеями», которые шли с пальмовыми ветвями. В соборе царя уже поджидали власти и… «печь», в которую предстояло шагнуть трем отрокам по приказу злого царя. «Печь» напоминала решетчатый фонарь, в ячейках которого горело до 400 свечей. «Халдеи» заводили отроков в «печь». Затем ключарь спускал сверху в печь «с великим шумом» пергаменного «ангела», который спасал отроков. Отроки при этом пели многолетие патриарху, певчие — государю.

В рождественские дни с участием царя происходило действо многолетия, во время которого соборный архидиакон кликал многолетие государю и всему царскому семейству по именам. По совершении действа патриарх с властями здравствовал государю, то есть говорил титло и многолетствовал. Государь, в свою очередь, поздравлял с Рождеством патриарха и властей. Затем государю желали многолетия все придворные. По традиции речь произносил первенствующий из бояр, после чего царь поздравлял придворных и народ.

Восходящие к языческим временам коляды и усенеи были неизменными спутниками рождественских торжеств. Благочестивый Алексей Михайлович, следуя наставлениям ревнителей, попытался бороться с этими «пагубными» суевериями. В 1649 году по городам были разосланы грамоты, в которых велено было местным властям учинить «…заказ крепкой, чтобы ныне и впредь… коляд и усеней не кликали и песен бесовских не пели». Однако запреты ни до, ни после 1649 года ни к чему не привели. Церкви приходилось мириться с сомнительными традициями или «переиначивать» их. Так, колядование соединялось с христианским обычаем славления Христа и пожалования славленщиков медом.

В пятом часу после вечерни соборные попы и певчие станицы приходили во дворец славить Христа. Алексей Михайлович принимал их в Передней или Столовой избе, жаловал медом и давал славленое. Царь очень ценил хорошее пение и нередко давал певчим славленое особо, из своих рук. К этому в царской семье приучали с самого детства: царь Михаил — царевича Алексея, царь Алексей — своих сыновей и дочерей.

В самый праздник Рождества Христова, после заутрени, царь принимал в Столовой или в Золотой палате патриарха с властями. Для этого в переднем углу ставили государево место, а подле — место для патриарха. Патриарх появлялся в сопровождении соборных ключарей, которые несли крест и святую воду. Следом за владыкой славить Христа и поздравлять царя с праздником шло высшее духовенство. Алексей Михайлович встречал его в сенях. После обычных молитв певчие пели царю многолетие, а патриарх поздравлял с Рождеством Христовым. Посидев в палате, патриарх оставлял Алексея Михайловича и отправлялся с поздравлениями к царице и царскому семейству.

В это время Алексей Михайлович готовился к выходу в Успенский собор. Выход обставлялся необычайно пышно, как и следовало в Господский праздник. Царя облачали в Большой наряд. Сопровождавшие его придворные шествовали в золотных платьях. Одежда в таких случаях приобретала особый, «государственный» смысл. Она не только свидетельствовала о сословной и чиновной принадлежности человека, но и символизировала богатство государя и одновременно подчеркивала патриархальный характер его власти — не случайно золотое и цветное платье выдавалось из казны и в казну возвращалось. Кажется, именно эта частность в устройстве шествия ярче всего характеризует функциональную направленность церковных и придворных церемоний, призванных стать мерилом православно-имперского великолепия и величия московских государей. Этой цели подчинялись все или почти все церемониальные символы и образы-действия.

В свое время замечательный историк и философ Л. Карсавин отмечал, что материальное для историка становится важным тогда, когда оно «выражает, индивидуализирует и нравственное состояние общества, и его религиозные и эстетические взгляды, и его социальный строй». При таком подходе, например, изысканные наряды в Бургундии при Карле Смелом, помпезная процессия испанского самодержца в спальню супруги-королевы или дамская мода в эпоху Директории по принципу: минимум материи — максимум эффекта есть квинтэссенция самой эпохи [428] Карсавин Л. П. Философия истории. Берлин, 1923. С. 100–101. . Псевдовизантийская пышность московского двора Алексея Михайловича — из этого ряда. По крайней мере, в ней — самовыражение власти.