Юрий Герт - Семейный архив

— Она черненькая... Пошли.

Приходим. Приведший меня высокопарно (здесь это считается остроумием) представляет:

— Это комик в жизни Воронель Александр....

Хи-хи — ха-ха... Составляем программу. Первое: по сколько соберем денег? По 40 рублей. Девочки будут? В неограниченном количестве. Кого позвать?..

— Мне беленькую... Помнишь, была на вечере...

Собираются. Пытаются завязать разговор. Тема — учителя и школа. Девочки слушают и молчат, потом уходят в другую комнату. Вызывают Таню-парламентера. Решается вопрос о вине. Визги. Наконец выносится вердикт: бутылка портвейна. Усаживаются. Начинаются споры: кто за кем должен ухаживать. О девушках говорят: «моя ципа». Каждый кормит свою «ципу». Патефон. Танцевать будем? Нет. Достают карточки для игры во флирт. Потом появляется мамаша и говорит: — Папа хочет спать!

Абсолютная пустота в мозгах, абсолютная пошлость в поведении.

5 января. Сегодня получили в музкомедии костюмы для спектакля. Завтра просмотр. Завтра выяснится — пропустят пьесу или нет.

Как бы то ни было — «Стучи в барабан и не бойся!...»

6 января.

— Пошло! — крикнул я и занавес раздернулся.

Вышел Венка Ефимов и, прыгая и корча зверские рожи, запел.

Просмотр начался.

Ольга Александровна, директор школы, представитель отдела агитации и пропаганды райкома партии, еще несколько незнакомых, какие-то девицы из райкома комсомола...

Я смотрю в щель со сцены — Ольга Александровна улыбается. Хорошо. А «щука» из отдела пропаганды — камень, да еще и такое сонливое выражение на лице... «К черту!» — думаю я. А самого бросает в дрожь. Директор улыбается. Однако...

— Пошло! — кричу я. Кончился пролог, началось первое действие.

Не подгадьте, не сплошайте, дражайшие!..

Но чувствую — гротескно проваливаемся!..

В зале — ни одного смешка!

Провал!

Провал!

«Щука» серьезна.

Между явлениями слышу: «Она требует, чтобы ей объяснили, в чем идея пьесы...» — «К дьяволу!» — кричу я. После спектакля я расскажу ей... Не сейчас!...

Перед началом нечаянно сломали две ножки у кресла, которое дал нам директор в качестве реквизита. Боимся, как бы Трумен не уронил кресло и не шлепнулся на пол... Олег Тягунов немного запутался, но — молодчага! — не растерялся, нашелся... Гришка кончил свой монолог, моргает Погосту: «Выходи!» — и добавляет слова от себя.

Второй акт. Только когда Писнов-журналист и Олег-Маршалл поют дуэт на мотив «Все хорошо, прекрасная маркиза», раздаются два-три неуверенных хлопка.

Кусаю губы...

Воронель врывается на сцену, вопит: «Ужасно!»

Хор в цилиндрах. Парижская конференция. «Цветочек из Нью-Йорка»...

Последняя сцена.

Мочалин, в темных очках, с «бабочкой», с большим животом (Морган) — очень хорош:

Мы любим доллары, доллары, доллары...

За эти доллары мы рубим людям головы...

— Давай, давай, дружище, последнюю сцену!..

Конец.

— Артистов — в зал!..

Директор:

— Мы посмотрели спектакль. Пьеса... (Ну, сейчас сказанет!) Пьеса хорошая, но завтра ее ставить еще нельзя. Надо подрепетировать...

Договорились: идет девятого.

10 января. Вчера долго не спал. Переживал...

Когда, наконец, были подшиты мои брюки (они порядком обмахрились на обшлагах), я схватил карту для Парижской конференции, кошелку с бокалами и помчался в школу.

Около входа — Венка, Олег, Писнов, Мочалин, еще кто-то из наших и монтер. «Нет света!» Ну и ну... Пошел звонить на станцию. Оказалось — забыли подключить наш квартал. Рок!..

Время течет. Все мы погружены в уныние и безысходность. Монтер говорит: «Нужны резиновые перчатки» — и уходит. Уже стемнело... Что делать?.. Венка предлагает сумасшедший план: подключиться к уличным проводам...

Шесть. Начало седьмого. Иду искать Воронеля — его нет и нет, а в начале — его доклад о международном положении. Обыскал всю школу — нет его, не появлялся. А всюду стоят, разбившись на кучки, уныло щебечущие гости из разных школ города. Коридоры, зал, вестибюль — все погружено во тьму. Ну, — думаю, — конец! Летим в тартарары!...

Свет?.. Не будет света: монтер присоединил школу не к тем проводам!..

Что делать?.. В отчаянии решаем: играть при керосиновых лампах!

Лампы, лампы, лампы... Экзотика!

Грим, декорации... В зале нетерпеливо хлопают. Но хладнокровный, как истинный британец, Венка Ефимов объявляет: «Иду домой одеваться».

— Ты с ума спятил! — ору я. — Сейчас начало!..

— Не беспокойся, я сейчас... (Он живет в двух шагах от школы).

В зале хлопают и кричат. Для успокоения выносим трибуну, ставим перед занавесом. Но ждать больше нельзя.

— Кортиков, давай!

Кортиков — наш конферансье. Он выходит к публике, острит, зал смеется... Наконец появляется Воронель!

Воронель начинает читать доклад. Негромко, невыразительно, монотонно. В зале гул. Пять человек бегут за Венкой. Воронель кончил. Я тоже не выдерживаю и мчусь — вытащить Венку из дома!..

И вот...

Пошло!

Венка выходит на сцену — начинается пролог. «Сейчас вам песню пропоет веселый Черчилль, правдивый Черчилль, игривый Черчилль, как мира карту мы умело перечертим, иль черти Черчилля пускай возьмут!...» (Это на мотив «Сейчас вам песню пропоет веселый ветер...») Пролог закончен. Ну?.. Тишина.

И вдруг — аплодисменты! Зал хлопает!...

— Венка, ты молодец! — Жму его руку изо всех сил. Венка улыбается:

— Видишь, а ты волновался...

Пошло!..

Черт возьми, хлопают! А?.. Хлопают, да как!.. И смеются! Смеются!..

Не ожидал. На просмотре была такая ледяная атмосфера, одна «щука» чего стоит..

Женька Сабикеев — я готов расцеловать его в этот момент — кричит мне: «Завязывай простыню!» — «Простудишься!» — «Ничего!» — Он в коридоре, который заменяет артистам уборную, здесь холодно, а он в одних трусах. Обвязываю его простыней на манер тоги. Ой, как мало похож он на римлянина — вымокший под дождем ципленок!

С кого-то снимаю и накидываю пальто на озябшего Гришку Бидо.

Первый акт.

Второй акт.

Играют по крайней мере раза в два лучше, чем на репетициях. Директор школы тоже на сцене, шутит, помогает менять декорации. В антракте Кортиков сообщает мне: «С тобой хотят познакомиться».

Блок висит над столом, за которым происходит конференция, и пук веревок («машина для голосования») производит впечатление.

Маршалл произносит: «Америка несет Европе мир, счастье, свиную тушонку, сгущенное молоко...» В зале смеются. Почувствовали. А говорили: «Зрители не поймут...»

За кулисы приходит Воронель. «Знаешь, здорово! Успех! Смеются. И даже — повизгивают! Не ожидал!»

Да кто же ожидал!

И вот — финальная сцена...

О дальнейшем не хотелось бы говорить.

Почему? Не знаю. Какое-то приятно-стыдное чувство. Стыдное...

Кортиков еще до финальной сцены сказал:

— Буду агитировать, чтоб кричали «Автора!»