Владимир Голяховский - Американский доктор из России, или История успеха

— Во дают!

Потом говорились патетические речи: что-то довольно долго говорил мэр, выступал проректор, еще какие-то люди. Время от времени оркестр вдруг начинал играть марш, и все вставали. Переводчика с нами не было, мы с Гавриилом ничего не понимали и скучали. В какой-то момент он спросил:

— Что они говорят?

— Не знаю, я не понимаю португальский язык, — ответил я.

Гавриил искоса недоверчиво глянул на меня, а спустя несколько минут опять спросил:

— А теперь они что говорят?

— Я же тебе сказал, что не знаю португальского.

Помолчав еще минуту, он прошептал с раздражением:

— Но хотя бы что-то ты должен понимать!..

Он так привык видеть меня в роли переводчика, что сегодня на приеме у ректора ему показалось, будто я что-то переводил даже с португальского. Видя, что он нервничает, я, прикидываясь, что какие-то фразы разбираю, стал время от времени нашептывать ему на ухо:

— Он говорит, какой ты великий ученый.

Гавриил с удовлетворением кивал головой.

— А теперь что?

— Говорит, что они хотят назвать твоим именем госпиталь.

Это ему тоже понравилось. Сидящая напротив Ирина украдкой делала нам знаки не болтать. Но Гавриил опять вопросительно смотрел на меня. Тогда я стал шептать ему все, что мне приходило на ум:

— Он говорит, что в Бразилии собираются выпустить твою книгу… что они хотят строить центры по образцу Курганского института… что лечение по твоим методам дает большую экономию…

— Так, так. Это верно. Молодцы они.

Когда после торжественной части мы спустились с эстрады, Ирина меня упрекнула:

— Как некрасиво было с твоей стороны все время болтать!

— Я не болтал, а переводил Гавриилу.

— Как ты мог переводить с португальского?

— А вот так: он настаивал, чтобы я переводил, я и переводил…

Соломку я потом спросил:

— О чем они все говорили?

— Политические речи в связи с предвыборной кампанией — болтовня и демагогия, которую любят разводить в Бразилии.

Хорошо, Гавриила в этот момент не было рядом…

На четвертый день я выкроил время, и Роберт повозил нас с Ириной по городу. В центре современная планировка с широченными бульварами, усаженными цветущими деревьями: в октябре в Южной Америке весна, в южном полушарии все перевернуто вверх ногами.

Несколько раз мы останавливались, чтобы пройтись и выпить кофе. Бразилия — страна кофе. И еще — кокосового молока. На каждом шагу тебе выберут кокосовый орех, отобьют ножом верхушку, и ты можешь наслаждаться его вкусным холодным соком. И вот, попивая кофе на одном из бульваров, я увидел, как под настоящими пальмами Бразилии шел настоящий бразильский почтальон! Все-таки довелось мне увидеть его, о ком я читал в раннем детстве в стихах Маршака. Не знаю только, звали ли этого почтальона Базилио…

На окраине теснились лачуги бедняков, но деревья там цвели еще пышнее, чем в центре. На всех углах звучала музыка, люди лениво пританцовывали самбу. Мы с Ириной дивились богатству и разнообразию природы и бедности жителей.

— Да, земля здесь богатая, рай земной, — сказал Роберт, — но жизнь совсем не райская. А все из-за лености самих бразильцев. Хотите бразильский анекдот? Когда Бог создал землю, он распределил всем народам по куску. Кому достались пустыни, кому горы, кому холодные края, кому землетрясения и наводнения, кому частая засуха. И только в Бразилии — ни землетрясений, ни потопов. Но этот кусок земли пока оставался незаселенным. Тогда люди пришли к Богу с жалобой, что он дал им плохие земли, а лучшую оставил пустой. На это Бог ответил: «Погодите, вы еще не знаете, каких я лентяев и бестолочей там поселю»…

Потом Роберт привез нас в небольшой пригородный поселок, сплошь из двухэтажных коттеджей:

— Здесь жили и еще до сих пор живут некоторые из нацистских преступников, бежавшие из Германии, когда их победили русские и американцы. Жил здесь и Эйхман, которого потом израильтяне выкрали, судили и казнили. И еще недавно жил печально знаменитый доктор Менге, тот, что проводил свои опыты над людьми в концлагерях, — Доктор Смерть, как его прозвали.

Красивое место, аккуратные дома, все чистенько — типичный немецкий поселок. Мы знали о том, что часть нацистских преступников сумела бежать в Южную Америку. Но видеть место, где доживали свой век враги рода человеческого, красивые рощи, где они гуляли, вспоминая свои изуверские «подвиги», — это вызывало жуткое чувство…

Илизаров должен был улетать на следующее утро, на день раньше окончания конгресса. Поздно вечером Роберт устроил прощальный обед, нам вручили подарки. Илизаров получил инкрустированные настольные часы с памятной надписью.

— А тебе чего дали? — спросил он меня.

— Памятную дощечку с гербом Бразилии.

— Покажи.

Он долго рассматривал ее, потом сказал:

— А мне почему такую не дали?

— Тебе же дали часы.

— Но я хочу такую дощечку. Можешь попросить для меня?

— Гавриил, может, это неудобно — просить?

— Ну, ты это как-нибудь… повежливее.

Чудачества старого ученого! Немного стесняясь, я обратился к Роберту:

— Боб, ты меня извини, но Илизаров хочет такую же дощечку.

— Но мы же дали ему часы.

— Ну да, а теперь он хочет еще и дощечку.

Роберт в это время держал в руках кипу каких-то бумаг. Мы подошли к Гавриилу, и Роберт ему сказал:

— Профессор, мы сделаем для вас дощечку. Владимир передаст ее вам потом. А пока я прошу вас подписать эти дипломы.

— Какие дипломы?

— Для участников конгресса. Пожалуйста, подпишите, чтобы завтра мы могли торжественно их вручить. Для всех это будет большая честь.

— Сколько дипломов? — покосился на толстую пачку Гавриил.

— Пятьсот.

— Пятьсот?! Когда же я успею их подписать?

Задача действительно была нелегкая, тем более что Илизаров улетал рано утром. Он заволновался:

— Не могу я за один вечер подписать пятьсот дипломов.

— Профессор, это наша просьба, сделайте, пожалуйста.

Видя, что назревает неудобная ситуация, я вступился:

— Гавриил, ничего, ты успеешь.

— Как это я успею?! Что ты говоришь?!

Я взял увесистую пачку из рук Роберта и сказал ему:

— Профессор подпишет.

Гавриил ворчал:

— Как ты можешь за меня решать? Это же невозможно!..

Когда мы с Ириной остались с ним одни в его номере, я сказал:

— Подпиши один диплом, а на остальных я скопирую твою подпись.

— А ты сумеешь?

— Ты же знаешь, что я художник, я сумею подделать твою подпись так, что сам не разберешь, какая чья.

В отеле мы с Ириной до трех часов ночи трудились, не покладая рук: я поставил перед собой диплом с оригинальной подписью, Ирина подсовывала мне один за другим остальные 499. Конечно, я старался, и мои подписи Илизарова выглядели, как настоящие.