Петр Нечай - Звезда Егорова

Гости уехали, но продолжить занятия минерам так и не удалось. Не успела развеяться пыль под копытами лошадей, унесших высоких гостей, как с заставы снова поступил сигнал: «Чужой на полигоне».

— Везет нам сегодня на гостей, — махнул рукой Егоров и приказал пропустить человека.

Он думал встретить еще кого-нибудь из Москвы, из партизанского штаба, даже приготовился докладывать, но перед ним стоял… Павел Строганов.

— А-а, пропащий! Откуда? — раскинув руки, кинулся Егоров навстречу другу.

— С небес, Алеша, откуда же нам браться?! — засмеялся Строганов. — Только теперь посадочным, а не парашютным десантом, с начальством. Они ускакали на конях, а я пешочком.

— А ну, дай-ка я на тебя взгляну издали. — Егоров выпустил из крепких объятий друга, отошел на шаг.

Строганов, невысокий ростом, в своей коротенькой кожанке, зеленых галифе с кожаными леями и забрызганных сапогах, поправив черную каракулевую кубанку с зеленым дном, вытянулся и не то в шутку, не то всерьез доложил:

— Товарищ старший лейтенант! Партизан Павел Строганов прибыл в ваше распоряжение, чтобы вместе громить фашистскую нечисть!

— Вольно! — с усмешкой скомандовал Егоров. — Но ты все-таки расскажи, как попал обратно в Москву. А то нам сообщили, что ты там, а подробностей не знаем.

Партизаны тесным кольцом окружили друзей. Смущаясь, Павел умоляюще шепнул Егорову:

— А может, не надо, а?

— Да ты что? Или у тебя какие-то секреты?!

— Не то чтобы секреты, а просто неинтересная история…

— Все равно давай, друг. У нас принято все начистоту, — отозвался Алексей Садиленко.

— Ну, если так, тогда терпите, — преодолевая неловкость, согласился Строганов. — Вот только не знаю, как и рассказывать…

Он медленно вытащил кисет с махоркой и, свернув цигарку, передал его по кругу.

— Случилась со мной настоящая оказия. Приготовились мы тогда прыгать. Пока ты стоял рядом, и я чувствовал себя уверенно, а когда ты сиганул в темную пропасть, у меня мурашки по коже поползли. «Конец всему», — резанула мысль. Я стал пятиться от двери, зацепился за какой-то ящик и загремел. Это увидел бортмеханик, который нас выпускал, и кинулся ко мне. Схватил за ремни, чтобы помочь встать, да, видно, кольцо зацепил и вырвал его. Я уж и не соображаю ничего, вскочил и двинулся, как лунатик, к двери, а сзади парашют вывалился из ранца. Я-то не вижу ничего, а механик заметил, оттаскивает меня. Ну, а я теперь рвусь прыгнуть. Думаю: «Так тому и быть. Вперед!» — Павел обвел доверчивым взглядом слушателей, покатывавшихся со смеху. Потом затянулся несколько раз дымом и стал продолжать свою исповедь: — Я рвусь, а бортмеханик отталкивает меня и ругает на чем свет стоит. Наконец вместе со стрелком они швырнули меня куда-то за мешки и начали их выталкивать в дверь. Тут я стал приходить в себя. Самолет взял обратный курс, а я стал просить летчиков, чтобы высадили меня, чтобы повернули назад, да куда там…

— А потом что? — спросил Алексей.

— Вернулись в Москву. Явился в штаб и обо всем доложил, вот как и вам. Тоже слушали и смеялись, а потом приказали ждать очередной оказии. Теперь вот прилетел к вам с начальством. На партизанском аэродроме выгрузили меня вместе с ящиками и мешками.

— Ну, я рад, что все так хорошо кончилось. А то, пока Москва не ответила, я места себе не находил. — Алексей снова крепко обнял друга и вполголоса спросил: — Сообщили из Москвы, письмо мне было, не захватил?

— А как же, Алексей Семенович, вот оно.

Павел Строганов достал из внутреннего кармана кожанки письмо. Партизаны стали расходиться, понимая, что наступила минута, когда мешать нельзя. Павел, передав письмо, тоже отошел к подрывникам. Алексей остался один на один со своими родными…

Пролетели недели учебы. Те, кто закончил «егоровскую академию», сами разошлись по отрядам и на местах готовили подрывников. Для Егорова настали еще более напряженные дни. Он ездил по подразделениям, отбирал людей, помогал проводить занятия, не уставая повторять своим инструкторам: «Поспешать надо, братцы!»

Время торопило. Июнь тысяча девятьсот сорок третьего года, горячий и тревожный, был на исходе. В штаб соединения стекалось все больше данных, свидетельствующих о том, что на фронте готовится новое большое сражение. Дальняя разведка, разосланная во все стороны, соседние отряды и соединения сообщали, что на севере, за Припятью, по железной дороге Брест — Гомель ночи напролет один за другим идут на восток тяжелые составы с танками и горючим, с артиллерией и солдатскими теплушками. То же доносили и с юга, с линии Ковель — Киев. Посты воздушного наблюдения отмечали сотни немецких самолетов, пролетавших на восток. Как правило, они пролетали на рассвете, зловеще сверкая свежим лаком в лучах утреннего солнца. Вороньи стаи перемещались к фронту.

Было ясно: враг накапливает силы для наступления. Разведывательные донесения полетели из партизанских штабов в Москву, в Центральный штаб партизанского движения, в Ставку Верховного Главнокомандования.

Ни у кого не было сомнения, что враг попытается этим летом взять реванш за Сталинград, за зимние поражения. Удар, нанесенный войскам захватчиков, до основания потряс фашистский военный блок и эхом отозвался во всем мире. Военная инициатива была выбита из рук заправил гитлеровской Германии. Чтобы вернуть ее и восстановить пошатнувшийся престиж в глазах потрясенных сообщников, вождям гитлеровского рейха нужно было наступление, только наступление, ибо обороняться — значит фактически признать свое военное поражение. Гитлер заклинал: неудачи не должно быть, это наступление имеет решающее значение, оно должно быть осуществлено быстро и решительно, оно должно вернуть инициативу…

По приказу Гитлера была объявлена тотальная мобилизация, отовсюду снимались лучшие соединения, оснащались лучшим оружием и во главе с лучшими генералами посылались на Восток, где они грязно-зеленой плесенью растекались по полям под Белгородом и Орлом, забирались в траншеи перед яростным прыжком. Уходили в прифронтовые леса, сползая с платформ, грузные танки с оскаленными мордами тигров на бортах и затаивались там до решающего часа.

В конце июня штаб партизанского соединения получил приказ продолжить рейд на Волынь и приступить к операции «Ковельский узел»: нанести уничтожающий удар по железным дорогам узла, чтобы сорвать перевозки вражеских резервов.

И вот уже третий день соединение Федорова на марше. Осталась позади гостеприимная и тихая речка Уборть и полигон на ее берегу, уютные землянки. Соединение остановилось в лесу перед болотистой поймой реки Горынь, обычно тихой и ласковой, а сейчас, после дождей, непокорной и полноводной. Разведчики, минеры Алексея Садиленко, кавалеристы эскадрона Карпуши безуспешно сновали вдоль берега коварной Горыни в поисках переправы.