Зоя Кох - Вся жизнь в цирке

Аппаратура, сделанная им, не отличалась оригинальностью — еще до революции на двойной проволоке работали сестры Бескаравайные. Судя по рассказам очевидцев и фотографиям, их номер был построен на типичной для того времени групповой позировке типа акробатических поддержек.

Мы же решили сделать номер совсем нового типа — перенести на две проволоки исполнение самых сложных акробатических трюков. Марта должна была стоять на двух параллельных проволоках, а я — исполнять упражнения у нее на руках.

С конца 1924 года мы систематически занимались акробатикой, отец учил меня стоять на руках с толчка, забрасывая ноги на стенку. Когда же я смогла балансировать на руках, не прикасаясь ногами к стене, он научил меня делать стойку, не отталкиваясь от пола, а медленно поднимать ноги за счет жима. Мне и Марте не очень нравилась акробатика, но нас об этом никто не спрашивал. Отец приказывал — и мы безропотно повиновались.

В тот период, о котором идет речь, мы периодически выступали в номере партерной силовой акробатики. Это очень трудный жанр, в котором вся работа стоечника, то есть верхнего партнера, построена на жиме. Нужно сказать, что мой «унтерман», или, как говорят в цирке теперь, нижний партнер, — Марта с самого начала делала трюки не с помощью темпа-толчка, а исключительно за счет силы, и даже в тех случаях, когда можно было облегчить трюк толчком, она всегда отжимала мой вес. Это обстоятельство помогло нам в работе на двойной проволоке.

По традиции номер на двойной проволоке до окончат тельной отшлифовки, дававшей право на систематическую эксплуатацию его на манеже, был показан в день нашего бенефиса в Тифлисе в 1925 году. Настоящий же дебют с этим номером состоялся лишь год спустя в киевском цирке Киссо.

В день бенефиса каждый артист старается удивить публику чем-нибудь новым, необычным. И мы не были исключением. На нашей афише помимо перечисления новых номеров, с которыми мы должны были выступать, красовался рисунок, изображавший пароход с людьми. Повиснув на подколенках вниз головой, отец в зубах держит этот пароход.

На манеже это выглядело так. Несколько униформистов «с трудом» выносили на арену небольшой бутафорский пароход. В него садились мы с Мартой и брали в руки по веслу. С четырех сторон парохода к трубе были протянуты веревки с флажками. У трубы находился зуб-ник. Закончив номер «Летающие амуры», отец брал в зубы пароход, уже подтянутый под рамку, и в течение двух-трех минут держал его. Зал замирал, затем оркестр исполнял туш, и на этом заканчивалось наше бенефисное выступление.

Пароход был немного тяжелее нашего двойного бамбука, так как был сделан из тонких дощатых реек, затянутых парусиной; труба изготовлена из папье-маше. Мы с Мартой стояли в тех местах, где крепление реек могло выдержать наш вес. Поскольку бенефис давался обычно в конце гастролей, обман, если его и обнаруживали, быстро забывался.

Переехав из Тифлиса в Пятигорск с цирком Константина и Леона Танти, мы с первых же дней начали серьезно репетировать на двойной проволоке. Вначале не все удавалось, в процессе репетиций появлялись новые мысли, новые трюки. Отец не хотел, чтобы кто-либо видел наш номер, прежде чем он будет готов. Поэтому мы репетировали после ухода других артистов с манежа и не меньше трех часов в день. Я теперь удивляюсь нашей выносливости, ведь в детстве мы никогда не отдыхали перед представлениями, а отдых перед выступлением считается законом у каждого артиста. Мы же, придя домой после репетиции, садились за уроки.

Выходного дня я ждала, как праздника: не было репетиций, уроков, мы играли, шалили и чувствовали себя детьми.

Я уже упоминала о том, что в детстве увлекалась только балетом, а акробатические репетиции воспринимала как наказание, особенно когда мы начали работать на двойной проволоке.

Метод обучения детей цирковому искусству в те годы был ужасным. Он достался нам в наследство от старых цирков и бытовал еще довольно долго после Октябрьской революции. Без побоев не проходила ни одна репетиция, руководители номера и не представляли себе иного способа обучения. Плохо выполненный трюк, непонимание чего-либо при объяснении, малейшая провинность — и сразу же поднимается рука взрослого, и следует затрещина. Я не могла спокойно смотреть на это и плакала вместе с теми, кому доставалось.

Нас с Мартой обучали по-иному, прежде всего потому, что мы были родными детьми, а не приемышами, учениками. Отец был очень строг, и мы привыкли не прекословить; у него была большая выдержка и терпение, срывался он в редких случаях. Тогда и мы испытывали весь ужас побоев. Но ему самому было неприятно, когда посторонние видели у нас на глазах слезы, и он старался сдерживаться.

Вплоть до 1930 года в большинстве цирковых номеров участвовали дети школьного возраста. Некоторые родители, испытывая большие материальные затруднения, отдавали детей в ученики в цирк в надежде на более счастливое будущее своего ребенка, а заодно и получая за него хотя бы небольшую сумму денег.

В настоящее время дети в цирке выступают в «Икарийских играх» и изредка в акробатических этюдах. Работая в этих номерах, дети обязательно учатся в школе, и, конечно, их никто пальцем не смеет тронуть. Эксплуатация детского труда в других жанрах сейчас категорически запрещена. В первое время этот запрет вызывал недовольство среди артистов цирка. Существовало глубокое убеждение, что настоящим мастером можно стать, лишь работая в цирке с детства. Позднее это мнение было поколеблено. В 30-е годы в цирк пришла молодежь из спорта. Среди пополнения были известные теперь артисты — И. Бугримова, П. Маяцкий, А. Буслаев, П. Чернега, С. Разумов, Д. Зементов и другие. Выпускники Циркового училища, основанного в 1927 году, окончательно разбили старую точку зрения. Многие из них очень скоро завоевали в цирке положение премьеров.

Прежде чем распроститься со своим артистическим детством, мне хочется немного рассказать об артистах, поразивших меня своей работой настолько, что я начала серьезнее относиться к репетициям на двойной проволоке и захотела добиться в этом жанре успеха.

Я говорю о Шуретте и Жорже Розетти. Необычайно артистичные и обаятельные, они с большим успехом вплоть до 1929 года выступали преимущественно в Москве и Ленинграде в то время, когда программы этих цирков еще изобиловали иностранными номерами. Розетти выполняли на одинарной проволоке обычные пробежки, танцевальные движения, маленькие прыжки, балансируя специальным зонтом. Между трюками исполнители пели, танцевали, Жорж «ухаживал» за Шуреттой. Все делалось как бы шутя, и номер напоминал маленькую оперетту. По существу, в номере Розетти было всего два сильных трюка: первый — Жорж шел по проволоке, неся Шуретту, стоявшую у него на плечах, и второй — Жорж, идя по проволоке, нес Шуретту, балансировавшую у него на голове, стоя на правой ноге, в то время как левую ногу партнерши он придерживал рукой. В таком положении Жорж и Шуретта сходили с мостика и удалялись за занавес; во время исполнения этого трюка Шуретта играла на скрипке.