Зоя Кох - Вся жизнь в цирке

Прежние директора цирков запрещали демонстрацию одинаковых трюков разными артистами. Право на этот трюк предоставляли или тому, кто придумал его, или лучшим исполнителям.

Я не считаю это произволом. Ведь зритель приходит в цирк смотреть не соревнование между артистами, а разнообразную программу. А чем больше разнообразия в жанрах и трюках, тем интереснее цирковое представление. Я уверена, что отец никогда не стал бы делать с нами номер на двойной проволоке, если бы знал, что подобный уже существует.

С тем большим огорчением я наблюдаю, как часто сейчас артисты копируют друг у друга и трюки, и трюковые комбинации, и даже целые номера. Особенно обидно бывает, когда с заимствованными номерами выступают молодые артисты — выпускники Училища циркового искусства. Жаль, что Управление цирками, имеющее гораздо большую власть, чем директора старых цирков, по существу, не ведет борьбу с таким бездумным подражательством, из-за чего обедняются цирковые программы.

В начале 1929 года многие артисты, в том числе и мы, окончательно перешли на работу в государственные цирки. К тому времени иностранных номеров на аренах советских цирков почти не оставалось, а многие советские артисты, работавшие часто в глухой провинции, достигли большого мастерства.

Зимой 1929 года мы впервые выступали в Москве и Ленинграде. Отцу стоило больших трудов добиться приглашения в Московский цирк, где еще недавно выступали преимущественно иностранные артисты. Бывая в Москве, мы всегда с благоговением смотрели на здание Московского цирка, завидуя тем советским артистам, которым выпало счастье выступать на его манеже.

И вот мы в Москве. В общежитии, там, где теперь артистические уборные, нам отвели небольшую комнату, в которой мы должны были и жить и готовиться к выступлениям. Специальных гримировочных тогда в цирке не было. Посреди комнаты стоял стол, на котором мы ели, готовили уроки, гладили костюмы, гримировались, здесь же отец чинил реквизит.

Жизнь в Московском цирке замирала лишь на несколько часов, спать ложились поздно. У артистов цирка есть такой обычай: если номер шел не очень четко — репетировать его сразу же после представления. А в шесть часов утра уже начинались репетиции с животными.

Я была принята в балетный кружок, в нем занимались артистки Эмма Яковлевна Труцци, Шуретта и Мария Розетти, Жанна Гольдовская. Чтобы получить похвалу взрослых, я приходила первая.

На акробатических репетициях было принято менять партнеров. Я стояла на руках и на голове у акробатов Кларк и Коррадо. Марта, в свою очередь, держала на руках и голове их партнеров. Такие репетиции создавали атмосферу соревнования и способствовали развитию акробатической техники. Но при подготовке трюков никакой разработанной методики тогда не существовало. В лучшем случае использовался опыт отцов, старших братьев и руководителей номера. Молодые артисты до всего доходили своим умом, иногда, прикладывая огромные усилия, открывали давным-давно известные истины. Конечно, это замедляло развитие циркового искусства.

В наш первый приезд в Москву я почти не видела города. Один раз была в Мюзик-холле, находившемся на Триумфальной площади [7] Сейчас площадь Маяковского. В этом здании теперь играет Московский театр сатиры. , где выступали Розетти.

В Москве мы получили приглашение на гастрольную поездку за границу. Выступления должны были начаться в берлинском театре-варьете «Скала», а затем проходить в других городах Германии, Франции и Испании. Нас было испугало незнание иностранных языков, но Розетти, собиравшиеся выехать за границу несколько раньше, уверили, что встретят нас в Берлине и помогут устроиться.

В это время произошел случай, едва не изменивший все наши дальнейшие планы. Прежде артист конструировал аппаратуру обычно сам, не имея возможности сделать расчеты вместе с инженером. И за технику безопасности в цирке никто, кроме самого артиста, не отвечал. Наш неутомимый пана решил, что лестницы, на которых мы работали, недостаточно высоки, и для большего эффекта удлинил их на метр, не подумав, что для большей устойчивости одновременно необходимо расширить их нижние концы.

Репетиции на новой лестнице проходили удовлетворительно, мы страховали себя двойной лонжей, но на представлениях решили работать без нее. Трюк включили в программу очередного представления. Вначале все шло хорошо, трюки на высоких лестницах мы исполнили очень осторожно, но при спуске один из концов лестницы отошел от проволоки, и я, потеряв равновесие, упала с высоты пяти метров. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы униформист Хурсанов не спассировал падение и частично не принял удар на себя. Я вскочила на ноги и убежала. Но потом оказалось, что я разбила икру левой ноги; разрыв мускула уложил меня в постель на целый месяц. Колено левой ноги еще долго оставалось полусогнутым, что мешало мне бегать по проволоке.

В связи с этим случаем мне хочется сказать несколько слов об униформистах, этих ближайших помощниках артистов. Теперь на эту работу часто приглашают совершенно случайных людей, в лучшем случае умеющих держать в руках метлу и грабли. Я уже говорила, что в годы моей юности в маленьких цирках обязанности униформистов исполняли свободные от выступлений артисты; в больших цирках этого не было, но здесь квалификация униформистов была чрезвычайно высока. Униформисты могли исполнить несложный номер, они были лучшими помощниками дрессировщиков. Зорко следя за артистом, исполнявшим опасный трюк, униформист всегда приходил к нему на помощь при несчастном случае, как это было со мной.

Униформистов Московского цирка, тогда совсем молодых людей, — И. Горюнова, А. Чивова, П. Хурсанова, И. Мюнкевича, Б. Левенберга, В. Лесковского и их главу инспектора манежа Н. И. Дмитриева-Ллойда знали все цирковые артисты. Некоторые из униформистов впоследствии стали артистами.

Я глубоко убеждена, что успех циркового представления во многом зависит от работы униформистов. Считала и считаю, что этот цирковой цех требует, чтобы в нем работали люди, любящие цирк и преданные ему.

Приехали мы в Берлин в мае 1929 года. Как и было условлено, на вокзале нас встретили Розетти. Эти милые люди за время своего короткого пребывания за границей успели соскучиться по русской речи и встретили нас, как родных: подыскали комнату, одолжили денег.

Окна нашей комнаты выходили на фасад театра «Скала», и мы с Мартой любили смотреть на подъезжавшие автомобили и публику, входившую в театр. Это был буржуазный район Берлина с великолепными особняками богатых финансистов. Рестораны, кафе, кино, магазины — все было рассчитано на богатого посетителя. Здесь все стоило дороже, чем в других районах Берлина.