Http://horoshoe.info - Счастье потерянной жизни

Когда настал день разлуки, барыня обняла Лушу со слезами, а барин решил сам отвезти их с сыном до станции. Шагом, не торопясь, тронулась пролетка. Позади осталось опустелое поместье. Долго старик-конюх стоял на дороге, провожая взглядом Лушу. По улицам поднялся сильный ветер и с грохотом тарахтел незакрытыми ставнями опустелых лавок и магазинов. Тут и там зияли чернотою разбитые окна опустелых господских домов, мимо которых еще недавно с завистью проходила Луша, любуясь на цветные стекла и богатые шторы.

Поезд стоял на парах, и после первого сигнала люди засуетились с посадкой. Луша зашла с Павликом в вагон и до последней минуты смотрела на барина. Вскоре, после третьего звонка, вагон дрогнул и медленно тронулся вперед. С выражением глубокой скорби на лице против Лушиного окна стоял барин и смотрел на вагон. Внезапно налетевший порыв ветра поднял в густом облаке пыли клочья грязной, затоптанной бумаги, пожелтевшие листья, мусор и с яростью бросил на одиноко стоявшего с непокрытой головой Свешникова. За окном потемнело, а когда рассеялась желтая мгла - перед взглядом Луши мелькала высокая обрешетка забора.

- Вот и все! - прошептала она, вытирая набежавшие слезы, - привыкла к ним, - добавила, садясь на лавку.

Спустя несколько лет узнала Луша о том, что вскоре после их отъезда за барином приехала черная крытая повозка. Садясь в нее со скрученными назад руками, барин с барыней не вынесли с собою и такого узелка, с каким уехала она.

Много мытарств, лишений и унижений пришлось перенести Луше с Павликом, пока они ехали до Николаевки. Гражданская война была в самом разгаре: вооруженные бандиты врывались в села, грабили население, убивали людей и жгли дома. Еще страшнее было, когда эти банды делали налеты на станционные поселки, громили эшелоны, взрывали пути. Железнодорожные дороги были забиты бесчисленными составами с военным снаряжением, красноармейцами, скотом, продуктами, цистернами и многим другим. Все эти составы, кроме поездов особого назначения, были облеплены голодными людьми. Крыши вагонов и тамбуры, платформы и цистерны - везде, где только можно было уцепиться человеку, было занято.

Пассажирских поездов было очень мало и попасть на них было почти невозможно, они также были переполнены военными. Луша с Павликом ехала всю ночь до утра, а к обеду следующего дня объявили, что поезд дальше не пойдет. Вся масса пассажиров высыпала из вагонов и разбрелась по путям и поселку. С узлом на спине и сынишкой Луша мыкалась между людьми, стараясь узнать что-нибудь о желаемом направлении, но ей встречались лишь растерянные, возбужденные, а часто обезумевшие от горя и безысходности люди. Скромные запасы продуктов у нее истощились, и ко всему прочему прибавилась теперь забота о своем пропитании с сыном. Пугливо, расширенными глазами смотрел на всю эту сутолоку Павлушка, прячась в складках маминой юбки. Ночами спали на станционном грязном полу среди кишащего многолюдья, а иногда и среди покойников.

После нескольких дней бесплодного скитания Луше удалось наконец со слезами уговорить красноармейцев в одном из вагонов эшелона, ехавших в попутном направлении, взять их с собой. Только ради мальчика в сумерках ночи втащили их в вагон, который был набит солдатами донельзя. Лушу с Павликом втиснули в полумраке куда-то в угол. Теснота, махорочный дым перехватывали дыхание, а голод не давал покоя и сна. Павлушка от усталости начал плакать, а, глядя на него, и Луша от беспомощности не могла удержать слез. Но, слава Богу, они все-таки были среди живых людей: кто-то дал ломтик жесткого солдатского хлеба, кто - вареную картошку, сухарь, а у кого-то даже оказался пряник. Так приняли попутчиков солдаты.

Ехали Луша с Павликом несколько дней, подолгу стояли на разъездах, прятались от начальства, выходили на улицу через люк в полу и то только ночью. Иногда проезжали мимо пулеметной трескотни и орудийных залпов. На станциях двери вагонов не открывали из-за голодных толп приезжих, которые с бранью и угрозами сотрясали стенки вагонов, пытаясь проникнуть вовнутрь. Так волна за волной проходили осады, пока состав не трогался. В пути солдаты понемногу отрывали от своего пайка и выделяли женщине с ребенком. Не обошлось в пути и без дерзостей и хулиганства, но Бог сохранил их от всего.

Однажды в предрассветной мгле поезд резко остановился. За стенкой вагона кто-то кричал: "Валуйки!" Впереди слышались выстрелы и, перекрывая их, раздался оглушительный взрыв, сотрясший воздух. Вслед за взрывом вспыхнуло кроваво-красное пламя и послышался народный гул. "По-жа-ар!" Луше помогли спуститься в люк под вагон. Только она выскользнула с Павликом из-под вагона, как взрыв повторился - впереди рвались цистерны с горючим и начал гореть состав, в котором ехали наши скитальцы. Бегом, волоча Павлушку за руку, она направилась в сторону поселка.

В поселке Луша увидела на одном из домов вывеску "Чайная" и зашла туда, надеясь приобрести что-нибудь съестное для Павлика. К большой своей радости, она узнала, что в чайной находится станичник с подводой из Николаевки. Оказалось, что Петр просил его, если тот случайно встретит жену с мальчиком, чтобы помог им доехать. С какой радостью они выехали из поселка - из этого страшного людского омута. И хоть сами они были закопчены, от одежды пахло махорочным смрадом, голодные и обессилевшие, но под лучами восходящего солнца и при веянии степного ветерка они всей душой возликовали. Их счастье дополнилось еще и тем, что возчик из сумки достал чистого мягкого хлеба, бутыль кислого молока и, предупредив, чтобы ели понемногу, разделил все со своими голодными пассажирами.

В станицу Луша с Павликом приехали к вечерним сумеркам и были сердечно встречены заботою Петра. Во-первых, предстояло накормить изголодавшихся жену и сына, а эта задача требовала осторожности. Многие от продолжительного голода, как только дорывались до вольной пищи, кушали досыта и в страшных мучениях умирали. Для приехавших было решено немедленно заварить кипятком муку и приготовить своего рода патоку. По-местному это называлось "кулага". "Кулаги" заварили целую кастрюлю и поставили на стол. Кушать давали понемногу, с часовым перерывом, а к нормальному питанию допустили только через сутки.

Голод так сильно измучил Лушу с Павликом, что они не верили, что когда-нибудь наедятся хлеба досыта. Петру пришлось повести жену в сени и на чердак, чтобы убедить, какое изобилие хлеба было в хате. Увидев ряды соломенных кадушек, полных пшеничной муки, Луша совсем успокоилась и стала вместе с сыном приходить в себя.

Станица Николаевка была тогда Воронежской губернии и находилась в двухстах верстах на юг от Воронежа. От ст. Валуйки надо было ехать степью верст около сорока. Слегка всхолмленная местность окружала ее, да необозримые просторы полей, засеянных пшеницей, говорили о ее богатстве. Станицу разделял надвое глубокий заросший овраг. С восточной стороны на холмах были сооружены три высоченные ветряные мельницы, видные отовсюду. Постройки были преимущественно глинобитные и, за редким исключением, покрыты соломой. Солома же была и основным хозяйственным материалом. Ею устилали глинобитные полы в хатах и скотские дворы, топили печи и варили пищу. Из нее плелась всякая хозяйственная утварь и головные уборы жителей. Резаной соломой кормили скот. Население состояло из украинцев и, ввиду оторванности от крупных поселков, отличалось безграмотностью и нечистоплотностью. На всю станицу имелись бани всего только в двух или трех дворах. У остальных жителей они заменялись русскими печами. Понятным был и результат: если уж забиралась какая хворь в станицу, то обходила все хаты. Зато хлебные богатства были здесь так велики, что зачастую хлеб с полей и не вывозили. Искусно уложенный, он хранился в "згородах" в былые времена по семь, восемь, десять лет нетронутым. Такое же обилие было и всякого скота и живности.