Http://horoshoe.info - Счастье потерянной жизни

- Вначале мы не верили тебе, проходимец какой-нибудь из зеленых, думали. (Зелеными называли солдат, дезертировавших из действующей армии.) Но семья твоя, особенно беседы твои, открыли наши души к тебе. Помоги тебе Бог, Петро, мы никогда не слыхали таких простых слов как про Бога, так и про нас самих. Ты открыл нам глаза, расшевелил наши души и святой лучиной осветил нашу темноту. Теперь мы сами будем искать правду Божью, а Бог поможет нам. С Богом, сердешный, добрый путь тебе.

Утром на проводы собрались многие. Вытирая слезы, расставались люди с Владыкиными, как с родными, и долго не расходились по домам, пока подвода совсем не скрылась из виду.

Обратный путь Петра с семьей был особенно благословен Богом. По случаю они попали в вагон с раненными, который следовал до ст. Рязань, и с ними без мытарств доехали до своего города. На железной дороге бушевала все та же стихия. Женщины и мужчины с мешками, узлами и тюками по-прежнему осаждали поезда, спасаясь от голода.

Одни с узлами пожитков двигались на юг в "хлеборобку". Другие с добытым хлебом, мукою, махоркой возвращались к голодающим семьям. На вагонных крышах, площадках и даже в собачьих ящиках, несмотря на непогоду, люди перебирались от станции к станции, спасая себя и свои сокровища. Отряды вооруженных дружин стаскивали с вагонов безбилетных пассажиров, отнимали у них мешки с хлебом, иногда тащили волоком уцепившихся за них обезумевших людей. Однако ничего не останавливало этот неудержимый людской поток. Владыкины с замиранием сердца смотрели сквозь щели в стенах вагона на эти кошмары, но возвратились в свой город в сохранности и благополучии.

Прибыли скитальцы на старую квартиру, где когда-то жила Луша, к Маревне. Жадными, голодными глазами глядели опухшие хозяева на скромные запасы, привезенные Владыкиными. В таком же положении были семьи Поли и Василия. У Поли родилась от совместного брака с Яковом дочка Лиза. Будучи хозяйственными людьми, они хоть и впроголодь, но как-то все же сводили концы с концами. Василий же явно пропадал от голода. Круглыми днями он был занят какими-то делами. Из-за беспробудной пьянки первая его жена, намучившись с ним, была вынуждена прогнать его из дома. Василий нашел себе другую жену, такую же пьяницу, как сам, хотя и добрую по натуре. В крайней нищете и грязи ютились они по сырым подвалам закрытых монастырей и купеческих домов. Жена Василия спекулировала, чем попало, сам он - где обманет, где украдет, где заработает, и что мог - тащил в свое логово.

Тесно было Владыкиным в одной комнатушке, и они решили перебраться к соседу, известному городскому конокраду. Однако и тут жить было не легче. Конокрадство в то время было одним из тяжких преступлений, и люди чаще всего расправлялись с таковыми самосудом. Обычно хозяин их скрывался в лесах и домой приходил ночами с краденными лошадьми для последующей их продажи. Прятал он их в потаенно вырытых подвалах. Страшно было Петру жить в такой близости с вором, и он решил обратиться за жильем в исполком. Там ему разрешили занять любой брошенный купцами заколоченный дом. Так Владыкины и поступили.

Проходя в один из вечеров по предместью города, Петр обратил внимание на двухэтажный домик, некогда принадлежавший многодетной семье заводского мастера. Видно было, что он построен заботливыми руками, имел при себе усадьбу и палисадник с сиренью и акацией. Единственными обитателями его, как установил при осмотре Петр, оказались старый кот и не менее старый, но патриотически настроенный черный пес. Верхнее и нижнее жилье оставлено было хозяевами в полной исправности. Более того, вся мебель, посуда и хозяйственный инвентарь в доме остались на своих местах, как будто его никто и не покидал. Из расспросов соседей выяснилось, что Иван Иванович, хозяин дома, со своей семьей уже более года как уехали в неизвестном направлении, спасаясь от голода. Заключив соответствующее соглашение в исполкоме, семья Владыкиных вместе с Полиной семьей немедленно заняли весь дом и были бесконечно рады такой находке. Единственным неудобством был грохот проходящих перед домом поездов, но это обстоятельство не слишком волновало новых хозяев. После пережитых фронтовых ужасов это было ничто. Более всего страшил неунимающийся голод.

1920 год оказался засушливым и неурожайным. К голодающему городу прибавились голодные деревни, причем, в них было еще тяжелее. Владыкины пришли в ужас при виде хлеба, привезенного из Починок Катериной и Федором, желавшими повидаться с беженцами. Это была какая-то черная масса, состоявшая из лебеды, крапивы и прочего суррогата, слегка обвалянного в ржаных отрубях, смешанных с мякиной. Правда, Павлушка и здесь удостоился особой милости от бабушки. Она завела его на кухню, вытащила тайком из-за пазухи лепешку, испеченную из картошки и обвалянную в тех же отрубях, сунула в руки с предупреждением: "Ешь скорей, никому не показывай!" Заговор хотя и не был раскрыт, однако после по их довольным лицам все заметили, что Павлушке удалось слизнуть чего-то повкуснее, чем починковский хлеб-суррогат.

В городе обстановка оставалась тяжелой: разруха положила свой страшный отпечаток и на внешний облик его. Мелкие фабрики, мастерские, лавки и магазины за редким исключением были просто заколочены. Большие же дома и предприятия были разорены и приведены в негодность. Крупные богачи куда-то исчезли бесследно, а те, что помельче, изредка появлялись в городе, да и то только в церквах. Все торговые заведения закрылись как-то сразу, и было просто удивительно, куда девалось столько всякого добра, от которого еще недавно ломились полки в магазинах у купцов. Единственное оживление было на базаре, где происходила не купля-продажа, а товарообмен. Чистый хлеб, однако, обменивался украдкой и был так дорог, что простому населению оставались доступны только жмыхи : подсолнечный, маковый, конопляный и др.

В потребиловках была сущая неразбериха: продукты кое-какие были, но с деньгами творилось невообразимое. Выпущенные "керенки" обесценивались так быстро, что люди едва успевали рассчитываться сотнями, потом миллионами и впоследствии полотнами-миллиардами. Многие люди жили в городе при закрытых ставнях день и ночь из-за грабежей. Владыкин попытался было наладить сапожное дело по ремонту обуви, но потерпел неудачу. Новую пару хромовых сапог можно было купить за краюшку хлеба, барышни освежались настоем тополевых почек, а счастливыми считались те, кто чай пили с сахарином.

Петр с Лушей и Яковом решили на работу не поступать, а добывать пропитание, как и многие другие, по хлеборобным местам. Детей оставляли с Полей, сами же втроем садились на поезд в поисках хлеба, покупая или выменивая его на личные вещи. Но и это оказалось невыносимо тяжким. Павлушка видел, как отец на ходу поезда сбрасывал мешок с добычей, спрыгивал сам, подбегал к окну дома и, вытряхнув содержимое, не заходя, спешил на станцию, чтобы прицепиться к этому же составу. Еще хуже было для матери: измученная переездами, она еле добиралась домой с мешочком какой-нибудь крупы или махорки, чтобы потом ее же на базаре обменять на хлеб. Яков однажды возвратился с пустыми руками и с печалью рассказал, что у него отняли добытый хлеб. Он не знал, как теперь дальше жить. Осенью приехала Катерина, привезла несколько мешков свежеуродившейся картошки и, посмотрев на Лушу, категорически запротестовала: