Александр Новиков - В небе Ленинграда

На третьи сутки ударил мороз. Выглянуло солнце - и Пилютов взлетел в небо. В этот раз он взял себе в ведомые Георгия Глотова. Вылетели двумя парами. Обычным маршрутом вышли на Ладогу. При солнце она выглядела совсем иначе. Был один из тех по-настоящему летных дней, которыми погода давно уже не баловала летчиков. Огромное снежное плато озера искрилось от солнечных лучей. Застывшие, будто сморенные внезапным глубоким сном, стояли по берегам гигантские мохнатые ели.

Пилютов невольно залюбовался этим северным великолепием. Но тут же спохватившись, быстро оглянулся: как там ребята? Горбачевский и его ведомый держались чуть поодаль и выше, прикрывая Пилютова и Глотова от внезапной вражеской атаки. Ненадолго задержался глазами на своем ведомом и отсалютовал ему рукой. Георгий увидел, в ответ кивнул головой и тут же весь подался вперед, потом резко выбросил вперед руку и посмотрел на ведущего.

Пилютов мгновенно понял: опасность! Он посмотрел вверх. За первым слоем облаков, разрезая острыми, хищными носами попадавшиеся на пути маленькие облачка, показались два Ме-109, Противников разделяло совсем небольшое расстояние, гитлеровцы наверняка тоже заметили "миги", но почему-то не перестраивались для атаки, хотя имели преимущество в высоте. Они твердо шли по прямому курсу, не проявляя агрессивности. Капитан включил передатчик, назвал свой позывной и дал установку:

- В бой не ввязываться, пусть проходят. Это уловка. Где-то поблизости наверняка еще "мессеры". Атакуем ударную группу. Ведомым смотреть в оба. Саша,- приказал он Горбачевскому,- забирай выше, как можно выше, но не теряй с нами связи. Как понял?

Пилютов оглянулся. Горбачевский просигналил самолетом, что сообщение принял к исполнению. Прикрывающая двойка "мигов" стала набирать высоту. В стороне от нее промелькнули Ме-109. Пилютов с сожалением проводил их взглядом. Совсем неплохо было бы ударить по этой парочке четверкой. Но нельзя: враг на это и рассчитывает. Немедленно станет удирать, незаметно подводя своих преследователей под внезапную атаку где-то прячущихся "мессершмиттов" ударной группы. Старый прием. В первые недели войны гитлеровцы успешно пользовались им, наглели до того, что иногда в качестве приманки пускали одиночные бомбардировщики. Немало ленинградских летчиков поплатилось тогда за свою неосмотрительность и легковерие. Увлекшись погоней за легкой добычей, пилоты теряли контроль за воздушной обстановкой, и тут-то на них коршунами набрасывались вражеские истребители, скрытно следовавшие за самолетом-приманкой.

Капитан потянул на себя ручку управления и стал набирать высоту. Стрелка на приборе перевалила через отметку 4000 м и поползла дальше. Самолеты прошли первый слой облаков. Выше был еще один, но совсем разреженный, как утренняя дымка на земле. Здесь солнце светило еще ярче.

Пилютов обернулся и тотчас на крутом вираже, увлекая за собой Глотова, ушел вверх: сзади неслась четверка Ме-109. Капитан вовремя вывел и себя, и ведомого из-под прямого удара. Вражеские истребители, будто потревоженные злые осы, со звоном промчались мимо. На борту ведущего Пилютов успел разглядеть окаймленную полосой цифру "19" и тут же по радио передал:

- В воздухе "желтоносый". Беру его на себя. Горбачевский, прикрой нас.

На своей высоте тяжелый "миг" быстрее набирал скорость, чем более легкий "мессершмитт". Описав полупетлю, Пилютов и Глотов повисли на хвостах замыкающих вражеской четверки, и верный конец был бы одному из них, не появись в это время третья пара Ме-109, та самая, что пыталась заманить советских летчиков в ловушку. Немецкие самолеты с ходу набросились на "миги". На выручку товарищам поспешили Горбачевский и его ведомый. В свою очередь "желтоносый" успел завершить маневр и зайти в хвост второй паре советских летчиков.

И началась "карусель". Свои и чужие перемешались. "Миги" и "мессера" то вдруг рассыпались в разные стороны, вновь соединяясь в пары, то, поливая друг друга свинцовым дождем из пулеметов и пушек, снова сплетались в один клубок, выделывая в воздухе головоломные фигуры.

Звенели моторы, и их эхо далеко окрест разносилось по скованной льдом Ладоге, вспыхивали и гасли трассирующие очереди, то кольцами, то замысловатыми петлями повисали в морозном воздухе тонкие белые полосы - следы охлажденных газовых выхлопов моторов. Пилютов уже потерял ощущение времени, и все, что занимало его полчаса тому назад, заслонило собой одно-единственное желание: выстоять и победить. Теперь не было для него ни сверкающей под солнцем Ладоги, ни лесов, темнеющих на ее берегах, ни солнца и неба над головой - были только он и машина, оба напряженные до предела и стремительные, и рядом с ними смерть. И лишь иногда где-то в глубине сознания вспыхивала и тут же исчезала мысль, что внизу дорога, по которой идут автомашины с продовольствием, а еще дальше, за сверкающими снежными полянами и молчаливыми северными лесами, блокадный Ленинград, голодный и холодный, но несгибаемый.

Бой длился уже около 30 минут, и Пилютов все чаще поглядывал на показатель горючего. Бензин кончался, и пора было возвращаться на аэродром, а капитану все никак не удавалось отколоть "желтоносого" от его ведомых. "Девятнадцатый" упорно держался в общем строю, цементируя и направляя его. Чувствовалась умелая, твердая рука аса. Гитлеровец ни на минуту не терял из поля зрения общей картины схватки. Чуть что не так с ведомыми, он тотчас выходил из боя и либо вытягивал из-под огня остальных, либо, пользуясь численным превосходством, вместе со своим напарником обрушивался с тыла на "миги".

С таким мастером Пилютов давно не дрался, и, хоть труден и очень опасен был бой, комэск был доволен. Он не любил скоротечных, пусть даже результативных схваток. Они всегда оставляли в его душе осадок какой-то неудовлетворенности. Подлинный мастер, он не терпел незаконченности, старался все доводить до конца. Пилютов знал свою силу, не переоценивал, но и не преуменьшал ее и всегда стремился к наиполнейшей самоотдаче в бою. Только такой бой, заставлявший летчика выкладываться до конца, приносил Пилютову полное моральное удовлетворение.

Вот почему этот бой так сильно захватил Пилютова, взбудоражил и разжег его, как давно с ним не бывало. Наконец, он снова встретил достойного по мастерству противника. Пилютов сразу почувствовал это по тому напору, твердости, выдумке и мастерству, с которыми дрались гитлеровцы. Тон всему задавал "желтоносый".

Все отвечало в бою желаниям Пилютова. Не было только завершающего штриха личной схватки с фашистским асом. Гитлеровец тоже приметил своего противника и не то, чтобы избегал поединка, а держался иной тактики - предпочитал больше руководить группой, нежели ввязываться в поединок с ним. Несколько раз Пилютов встречался с "желтоносым" на пересекающихся курсах, но тот не принимал вызова. Пользуясь большей маневренностью своего "мессера", он быстро уходил в сторону.