Александр Кутепов - Каменный пояс, 1978

— Товарищи, подождите! — удержал он инженеров. — Это же несерьезно. Расчеты проводили специалисты, опытные люди. Нет никакой гарантии от брака…

Когда остались вдвоем, технолог, едва сдерживая гнев, процедил сквозь зубы:

— Партизан ты, Черезов! — и добавил, повысив голос: — Отвечать кто будет?

Юрий улыбнулся обезоруживающе:

— Да не волнуйся ты, ответственность беру на себя.

Пробная партия прошла контроль без единой «помарки»…

Бывали ситуации и посложней, когда требовалось не только профессиональное мастерство, но и гражданское мужество. А может, жизнь «усложняла» их именно по мере возмужания Черезова? Как говорят, большому кораблю… Сам он, правда, не измерял их на сложность, — просто не привык уклоняться: «Коли сложилась такая обстановка, — кому-то надо делать». И под этим «кому-то» подразумевал, в первую очередь, себя.

Шла девятая пятилетка. За все его нелегкие труды и бескорыстное служение делу Юрию Захаровичу воздали положенное в нашем обществе. Золотая Звезда Героя, депутат Верховного Совета республики, член бюро обкома партии. Пригласил его как-то в кабинет Мингазов, бывший тогда еще начальником цеха. Во время рабочего дня, что с ним не случалось. Не видел Черезов и таким взволнованным Ханифа Хайдаровича. Перед ним сидел — тоже с краской в лице — начальник соседнего цеха.

— Вот Юрий Захарович, сам с ним и договаривайся…

С соседним цехом случилась беда: провал за провалом, срывает сборку на конвейере — дальше ехать некуда. Костяк рабочий ослаб — кто в армию ушел, кого в новые цехи перевели; о достойной смене вовремя не позаботились. И верховодить начали халтурщики.

Доходили об этом вести и до Юрия Захаровича, и вот начальник цеха пришел к Мингазову — просить Черезова поработать у них хотя бы несколько дней. Юрий Захарович понимал: дело не столько в том, чтобы «подогнать программу», — честь рабочего «мундира» надо спасать в глазах молодежи, создать психологический перелом. Как? Этого он пока не знал, но ответил: «Раз надо — помогу…»

В тот вечер долго не ложился спать. Хотя детали несколько отличались от привычных, — не столько чертеж изучал, сколько раздумывал, как поведут себя рабочие рядом… Когда началась смена, он уже снял со станка первую деталь с синеватым отливом. Спиной чувствовал сверлящие взгляды, слышал обрывки насмешливых фраз:

— В свой ли цех пришли-то?..

— Значит, к Герою — на буксир…

— А вы меньше болтайте — поучитесь работать.

— Да где уж нам…

Не раз он потом с благодарностью вспоминал годами выработанную привычку: включившись в работу, забывать обо всем на свете, даже шум вокруг будто невидимая рука отключает… Рядом на стеллаже быстро росла пирамидка полированного металла; пока крутился станок, он почти каждую деталь успевал замерять: «промахнуться» сегодня он просто не имел права…

Возвращаясь с обеда, заметил: у станка столпилось человек десять. Крутят детали, качают головами, кто-то даже вытащил из кармана штангенциркуль. «Так, — улыбнулся в душе. — Проверяете? Ну-ну, проверяйте!..» Увидев Черезова, толпа рассыпалась. В конце смены нарочито громко окликнул мастера:

— Зовите контролера!

Оставалось еще четверть часа, но и на глаз видел: норма перевыполнена раза в полтора — не меньше. Девушка из ОТК, тщательно выверяя каждую деталь, откладывала в сторону: «Без отклонений… Тоже». Когда переложила последнюю, изумленно подняла глаза:

— Это вы все — один?.. За смену?

За их спинами, чуть поодаль, притихнув в напряжении, стояли рабочие участка. Черезов резко повернулся и сверкнул улыбкой:

— На буксир брать не собираюсь, — кое-кого из вас в пору самих запрягать… Прошу простить за откровенность!.. Но скажите честно: заработал я сегодня себе на обед?

— Даже на ужин, — с одобрительной завистью отозвался на шутку здоровяк, кажется, тот, который в обед собирайся замерить черезовские детали.

— Пожалуй, Никифор, и на твой ужин, — весело поддержал другой. — Ты бы уж давно похудел, если б тебе другие на обед не зарабатывали…

В толпе засмеялись, здоровяк поспешил «затеряться» в задних рядах.

За неделю работы Черезова в соседнем цехе ритм почти наладился, а его считали уже своим — шли за советом. Руководству цеха оставалось доделать начатое.

Комментируя этот пример «комиссарского влияния», Ханиф Хайдарович рассуждал:

— Рабочие очень чутко улавливают, если слово с делом расходится. Почему они верят безоговорочно Юрию Захаровичу? Знают: ни в чем не покривит душой, то, что требует от других, прежде всего делает сам на совесть. Взять хотя бы его общественные обязанности…

Далеко не у всех самых передовых рабочих насчитаешь их столько, сколько у Черезова. Но в большом коллективе найдется хотя бы один завистник: «Он сидит в президиумах, а мы за него — план гони!» Нет, ни разу не позволил Юрий Захарович за него «гнать план». В цехе — раньше всех, а то и законные выходные прихватит. Тут у него все расписано: пять часов в неделю взял у производства на общественные дела — эти пять часов он и вернет. Хотя и восьмую, и девятую пятилетки выполнил за три с половиной года, и в десятой идет с опережением.

Собрался однажды в Прагу: он — член общества советско-чехословацкой дружбы. Дело было накануне Всесоюзного ленинского субботника. Ну, разве посмел бы кто упрекнуть, что не примет участия в субботнике! Нет, даже здесь коммунист Черезов не дал себе такого права. Накануне отъезда — в свой выходной — отработал смену, пришел в бухгалтерию, подал официальное заявление: заработанное прошу перечислить в фонд субботника.

Излишняя щепетильность?.. Для кого как. А он ходит у мира на виду.

— Я же — коммунист. По моему поведению люди судят о партии…

Отсюда — особая, «несговорчивая» требовательность к себе, скромность в личной жизни, поражающая многих.

— А собственно, почему это должно поражать? — начинает он немножко сердиться на мою дотошность. — Разве это — не наши принципы, которые внедряем в сознание людей?

Наши-то они — наши… Мы беседуем в его двухкомнатной квартире, расположенной почти в центре города, которую, кстати, получил не так давно.

— Почти насильно, — явно подтрунивая, говорит жена Любовь Степановна.

Как это понять?.. История длинная, Юрий Захарович не хочет вспоминать. Помогают Любовь Степановна, сын Юрий со своей женой, тоже Любой — хозяева второй комнаты. Несколько лет стоял Черезов в очереди на улучшение жилищных условий. Семья тогда жила в старой развалюхе. Подошла очередь, и вдруг Юрий Захарович заявляет в завкоме, чтобы отдали квартиру в благоустроенном доме другому рабочему цеха: «Он больше нуждается, — я еще могу потерпеть…» Дали в конце концов квартиру жене — работнице Росбакалеи. А семья росла, дочь вышла замуж, старший сын женился. Наконец Черезов согласился переехать в эту, двухкомнатную, где с прошлого года — вчетвером.