Юрий Гавриков - Че Гевара. Последний романтик революции

Поэтому в своих чувствах к нашей стране, к ее народу Че никогда не был конъюнктурщиком, даже тогда, когда в советско-кубинских отношениях возникали какие-либо разногласия. После Карибского кризиса 1962 года Гевара отвечает корреспонденту на вопрос о его «нынешнем» отношении к Советскому Союзу:

«Во время этого кризиса у нас был разный подход с социалистическими странами, но правильный в конце концов победил. И что? Из-за этого мы должны забыть все остальное? Что важнее? Многолетняя искренняя помощь без всяких условий или разногласия по одному конкретному вопросу?!» [322] Цит. по: Гросс и Вольф. Указ. соч., с. 203. .

Поэтому малоубедительно и даже непристойно (так как опубликовано после гибели Гевары) выглядит следующее утверждение венесуэльской газеты «Эль Мундо»:

«Москва располагала средствами давления на Кастро (три дня без нефти — и все!). Но она ничего не могла сделать, чтобы как-то повлиять на Че: он — это легенда, а легенде не нужна нефть, достаточно лишь автомата, который у него был» [323] El Mundo, Caracas, 1967, 13 oct. .

Искренность и человеческая честность Че Гевары были хорошо известны в различных политических кругах многих стран. Поэтому его восторженные слова о нашей стране и ее людях стоили дорогого.

Дипломатическая работа Э. Гевары не ограничивалась лишь социалистическим лагерем и странами «третьего мира». Ему доводилось заниматься многими проблемами отношений Кубы с развитыми капиталистическими странами. К чести руководителей многих из них, большинство не пошли на поводу у Соединенных Штатов и продолжали развивать взаимовыгодные экономические и культурные связи с Кубой. Причем такая позиция стоила порою серьезных санкций со стороны Вашингтона. ( Прим. авт. : Например, на Кубе до революции практически весь автобусный парк состоял из английских автобусов фирмы «Лейлэнд». Постепенно парк изнашивался, запасные части кончились. Но когда кубинское правительство попыталось приобрести новые или хотя бы отдельные агрегаты этой фирмы, Вашингтон оказал сильное давление на правительство Великобритании, и сделка была сорвана. Правда, старые автобусы еще долго ходили по гаванским улицам за счет кубинских виртуозов-механиков, собиравших из 2—3 развалившихся машин один новый автобус.)

Сказанное выше, думается, объясняет как-то стремление министра промышленности Гевары поскорее покончить с зависимостью страны от поставок промышленных товаров из капиталистических стран. Вместе с тем он — реалист и потому заявляет:

«Мы готовы вести конструктивный диалог с капиталистическими странами в контексте мирного сосуществования стран с различными политическими и социально-экономическими системами» [324] Цит. по: A. Chavez. El pensamiento etico del Che. Habana, 1983, p. 61. .

Благодаря определенной гибкости, умелому использованию кубинским руководством межимпериалистических противоречий, в основном удалось не допустить присоединения упомянутых стран к экономической и политической блокаде, установленной Соединенными Штатами в отношении Кубы. Например, воспользовавшись известным поворотом правительства де Голля «в сторону Востока» и его разногласиями с другими участниками Североатлантического пакта (НАТО), Куба добилась заметного роста торговли с Францией. Пристальное внимание уделял министр Гевара торговым возможностям таких стран, как Швеция и Канада, которые, как он говорил, «не несут на себе груза старой колониальной политики» [325] Granma, 1975, 22 diс. .

Занимаясь международными проблемами, осуществляя зарубежные поездки, Эрнесто Гевара постигал мир, проводил сравнительный анализ регионов, делал выводы. Главный из них сводился к тому, что предстоит еще долгая и тяжелая борьба за то, чтобы мир людей стал лучше, человечнее и более справедливым. Быть может, поэтому ему, члену правительства, даже при выполнении дипломатических миссий не захотелось расстаться с зелено-оливковой униформой повстанца.

Упорная и напряженная работа «команды Фиделя», усилия всего кубинского народа стали приносить первые плоды. О них мы уже говорили кратко в двух предыдущих главах. Че Гевара всецело был поглощен созиданием новой жизни на своей второй родине, но... Это постоянное «но» все больше занимало его мысли. Может ли он, размышлял Че, оставаться и дальше на Кубе, уже четко определившей свой путь, когда остальные народы Латинской Америки все еще ждут своего лучшего завтра.

Обычным, даже непредвзятым людям было непросто понять такого рода «муки». Что же тогда говорить об авторах, находившихся на зарплате у идеологических противников Гевары? Отсюда тот поток домыслов, измышлений, инсинуаций, охвативший западные СМИ при попытках осмыслить решение Че покинуть Кубу. Их было много. Мы приведем только одно и с весьма характерным привкусом дешевой лжи. «Если бы Че остался на Кубе, — писала боливийская газета «Пресенсиа», — он пал бы жертвой политической чистки или был бы расстрелян по приказу Фиделя Кастро, который сегодня должен чувствовать себя самым счастливым, узнав о его смерти. Все это остается загадкой (спасибо за проблеск совести. — Ю.Г. ) непостижимого марксистского мира» [326] Presencia, La Paz, 1967, 11 oct. .

Думаем, что человеку, прочитавшему эту книгу, будет трудно поверить в эту и другую подобную ложь о «героическом партизане». Поэтому я лучше приведу здесь слова уже упоминавшегося выше моего друга И.Р. Григулевича о решении Че Гевары:

«Он мог выбрать только передний край, только наиболее опасный, наиболее грозный, еще не проторенный, неизведанный путь... А сделав выбор, он стал тяготиться своим званием министра, ему уже не терпелось вновь оседлать своего революционного Росинанта и пуститься в путь; ему не терпелось вновь почувствовать на своих плечах тяжелый рюкзак, набитый патронами, лекарствами и книгами, и режущую плечо лямку автомата. Он закрывал глаза и видел себя лежащим у костра, изъеденным москитами, тяжело дышащим от приступа астмы, но счастливым, ибо с ним рядом были те, которых он так по-мужски — сурово и стыдливо — любил: отверженные Латинской Америки — ее крестьяне, ее индейцы, ее негры» [327] И. Лаврецкий. Указ. соч., с. 228—229. .

Но как бы ни хотелось Че пуститься в неизведанный путь, он со свойственной ему скрупулезностью подступает к реализации принятого им решения. Первый вопрос — держать совет с Фиделем и по возможности объяснить ставшему ему родным кубинскому народу.

Что касается Фиделя, то решение Гевары не было для него абсолютной новостью: еще отправляясь на «Гранме» с экспедиционерами, Че взял с него слово отпустить его с Кубы, если потребуется. Он только попросил Эрнесто продумать, как лучше обставить его отъезд для кубинцев и для общественного мнения за рубежом. Гевара, со своей стороны, заручился у соратника обещанием помочь ему оружием и отпустить с ним группу верных товарищей из кубинской армии. И хотя глава правительства брал тем самым на себя большую ответственность, он это делал не только ради друга, но и ради Кубы: успех нового партизанского «очага» на континенте мог бы серьезно расшатать традиционный «статус-кво» и даже нанести удар по антикубинским замыслам Вашингтона. Об этом прямо говорится в так называемой 2-й Гаванской декларации (такого рода документы принимались на многолюдных митингах трудящихся в Гаване).