Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

Помимо этого мне приходилось периодически уговаривать Александра Владимировича согласиться на операцию. Почувствовав себя в иной день, а то и два-три дня неплохо, он категорически заявлял: «К черту операцию! Они ничего не понимают». А супруг мой временами был несговорчив, упрям. И наверно, сам господь Бог вкладывал в мои уста какие-то сверхубедительные доводы, и слава Всевышнему, что мой с негладким характером супруг верил мне беспредельно. Будь иначе, он погиб бы, не дождавшись операции.

Итак, мы оказались в отделении проктологии н-ской городской больницы. Я не называю имен, номера больницы, потому что, ведя рассказ, не стремлюсь расквитаться, досадить. свести счеты. С тех пор миновало двадцать лет. Многое передумала, многое вспомнила, заново оценивая. Решила: пусть факты в моем повествовании предстанет без ретуши, не задаюсь целью где-то положить лишнюю краску, где-то затушевать, чтобы сгладить впечатление или усилить, что-то сделать малопонятным, скрыть правду. Пусть полученное изображение будет приравнено к фотографии. И этого достаточно. чтобы показать, как уродовала душу человека тоталитарная коммунистическая система, в какое беспощадное чудовище умела превратить даже представителя наигуманнейшей профессии на Земле - врача.

Человек, я имею в виду Ал. Соболева, дернул (в случае с «его» больницей - ЦРБ) державную паутину за какой-то отдаленный, ничего не решающий, незначительный краешек. Но она, как и любая паутина, сразу и вся пришла в движение, всей сутью своей отреагировала на неосторожно ее потревожившего, на нее покусившегося. Своим орудием избрала ею же созданного монстра, в данном случае - главного врача и его подчиненных.

...Пока, не вполне сознавая, что являемся нежеланными, мы - под крышей больницы. Чужой дом. Чтобы не нарушить «устав», не попасть впросак, в то же время не докучать, обращаюсь с некоторыми вопросами к среднему медперсонале - сестрам. Они меня видят впервые, испортить им настроение я попросту не успела. Но они демонстративно не желают иметь со мной дела. С извинением пытаюсь остановить на несколько секунд идущую мне навстречу по длиннющему коридору отделения женщину в белом халате - это или медсестра или врач, иных здесь попросту быть не может: нянь нет, как нас уже предупредили. Молодая женщина идет неторопливо, сунув руки в карманы халата. Не дослушав мой вопрос, не останавливаясь, глянув с неприязнью (?). прерывает меня: «Не знаю, мне некогда...» Я остаюсь в длиннющем коридоре с вопросом без ответа, с новым вопросом: за что такая немилость?.. Новая попытка - результат тот же.

Много позже, ценой личного опыта, подсказок со стороны, поняла: за право претендовать на внимание следовало, выражаясь языком торговых сделок, произвести предоплату.

Между тем у меня появилась новая забота и обязанность: выполнять роль буфера между готовыми на сиюминутную грубость медсестрами и легковозбудимым, остро чувствующим несправедливость, очень-очень больным моим супругом. Разными уловками мне удалось оградить его от прямого общения с ними, пока, до операции.

Недоумевая по поводу угрюмости и врачей и сестер, я все же поначалу старалась оправдать ее перегрузкой: в самом деле, нянь нет, больные тяжелые, в основном - послеоперационные. Поневоле посуровеешь...

Однако на пути реабилитации медиков меня ожидало поразительное для той обстановки открытие: оказалось, они умели широко, дружески улыбаться, даже громко смеяться и охотно беседовать. Правда, эти славные проявления человеческого характера ко мне или к Александру Владимировичу никоим образом не относились. Все это щедро расточалось перед больным, что находился в палате за стеной, в палате, путь в которую лежал из общего холла. Обстановку прояснил наш словоохотливый сосед по палате: «Ему, - он указал на стенку слева, - это обошлось, говорит, в пять тысяч. Он режиссер, из Грузии. А у грузин, известно, денег -тьма! Они всех здесь купили, всем, кому по сотне, кому по две рассовали, всем сестрам... а врачам!.. Еще больше! Видали плитку на столе? А шкафы? Посуда, крупы, овощи - все их. Раньше перед нашими дверьми был сестринский пост. А как он приехал - пост убрали... Его сестра живет с ним в палате постоянно... Ей койку поставили... Она ему сама готовит... Белье ему меняют каждый день...»

Я из этой информации заключила следующее: главный врач Соболева не стесняется, творить безобразия на его глазах не боится... Лишний повод для размышления.

Да, мне тоже разрешили поселиться в палате со своим супругом, так же как и нашим предшественникам - ловко ворующим торговцам. Так что вроде все в порядке. Правда, койку мне не поставили. Палатный врач, взяв, как я посчитала, на себя смелость и ответственность, разрешил мне привезти из дома раскладушку, подушку и одеяло. Что я и сделала: знала, что пробыть здесь придется не менее месяца.

Тем временем Александр Владимирович проходил разные предоперационные обследования. Они подтвердили диагноз, подтвердили необходимость сделать операцию без промедления. Еще один вывод врачей отличался таким же единодушием; о нем они поставили в известность и меня и Соболева: способность больного легче перенести хирургическое вмешательство (предполагалась операция под общим многочасовым наркозом), послеоперационное его состояние, а главное - скорейшее выздоровление зависят от психологического настроя перед операцией. Больной должен собраться, побороть естественный страх, проникнуться доверием к врачам. Задача в большей или меньшей мере выполнимая, если тому содействуют доброе окружение, профессионально чуткий врач, который не скупится на хорошее слово, шутку, улыбку, внушением помогает пациенту обрести требуемое психологическое равновесие. Все это было тем более необходимо, что подготовка к физическому и нравственному испытанию заведомо осложнялась контузией, полученной на фронте, и возрастным износом.

Мы оба очень постарались, помог палатный врач Л. И к 11 ноября, когда должна была состояться операция, добились успеха. Накануне, 10 ноября все причастные к подготовке врачи единодушно похвалили Александра Владимировича за оптимизм, силу воли и пр. Он написал даже несколько шутливых замечаний по поводу исхода операции в виде небольшого стихотворения. В ординаторской стихи переходили из рук в руки, врачи посмеялись, еще раз похвалили автора за мужество.

Все вроде бы шло гладко, за исключением одного очень странного, необъяснимого для нас обстоятельства: за все восемь дней предоперационного пребывания Ал. Соболева в больнице к нему ни разу не заглянул главный врач, проф. А., который должен был его оперировать. Не загадка ли? В больницах как-то само собою сложилось и утвердилось неписаное, а может быть и предписанное, правило: врач оперирующий и его пациент, по-хорошему сговорившись, «идут в бой». В этом тоже залог хорошего настроения больного. Загадочность поведения проф. А. была налицо. Редкий день не посещал он соседнюю палату, где находился режиссер из Грузии, подолгу с ним беседовал. Прямо-таки устрашающе требовательный во время обходов к чистоте тумбочек и порядку в палатах (пол мыли жены больных), он словно лишался зрения и обоняния, следуя в эту палату через холл, превращенный, не без его, разумеется, ведома, во временную кухню. Аппетитные запахи куриных бульонов плыли отсюда по всему отделению.