Владимир Колганов - Булгаков и «Маргарита», или История несчастной любви «Мастера»

Убежденный демократ и либерал, горячий сторонник земства, Сергей Дмитриевич не раз предпринимал попытки войти во власть — и при царе, и при Временном правительстве. Однако, несмотря на высокие должности, нигде долго не задерживался, поскольку действия власти вступали в противоречие с его жизненными принципами. Так, после событий 1905 года с трибуны Первой Государственной думы он заявил: пока делами государства заправляют «по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждению погромщики», ничего хорошего для России ждать не приходится. Речь, в частности, шла о провокационных действиях полицейских чинов, подстрекавших черносотенцев к погромам.

Основная роль в разоблачении провокаторов из полиции принадлежала свояку Урусова, директору департамента полиции с 1902 по 1905 год, Алексею Александровичу Лопухину. Надо полагать, что бывший полицейский чин, отправленный в отставку после убийства одного из родственников царя эсером-боевиком Каляевым, был обижен на власть, а потому не считал себя обязанным скрывать служебные секреты. Именно он в беседе с Владимиром Бурцевым, известным разоблачителем агентов царской охранки, подтвердил, что руководитель боевой организации эсеров Азеф является по совместительству сотрудником охранного отделения. Однако власть Лопухину излишних откровений не простила — 18 января 1909 года он был арестован. Вот фрагмент из официального разъяснения на сей счет:

«Согласно опубликованным в заграничной прессе данным, инженер Евно Азеф, состоявший членом тайного сообщества, именуемого партией социалистов-революционеров, и доставлявший розыскным органам полиции сведения о преступных замыслах означенной группы, уличен членами последней в сношениях с полицией, причем в этом разоблачении деятельности Азефа принял участие бывший директор департамента полиции отставной д. с. с. А.А. Лопухин. Произведенным по этому поводу расследованием выяснено, что Лопухин действительно доставил названной революционной партии доказательства против Азефа, известные Лопухину исключительно по прежней службе его в означенной должности, причем упомянутое деяние его имело прямым последствием исключение Азефа из партии и прекращение для него возможности предупреждать полицию о преступных планах сообщества, ставящего целью совершение террористических актов первостепенной важности».

14 мая того же года Лопухин был осужден на пять лет каторги. К счастью для него, дело ограничилось в итоге ссылкой.

Пожалуй, можно сказать, что и Урусову тоже повезло. Во всяком случае, независимые политические взгляды, критическое отношение к прежней власти помогли бывшему князю избежать самого худшего с приходом большевиков. Арест в 1919 году и трехмесячное содержание в Бутырке завершились предъявлением обвинения в принадлежности к «контрреволюционным» организациям — к Союзу земельных собственников и Совету общественных деятелей. Однако своей вины Урусов не признал, доказав на заседании Ревтрибунала несостоятельность выдвинутых обвинений.

Вполне естественно, что следователей и членов трибунала в большей степени, чем формальное членство Урусова в нелояльных государству организациях, интересовало его личное отношение к советской власти. При всей неоднозначности позиции Урусова, нередко критически отзывавшегося о властях, его отношение к событиям в России наиболее точно было выражено в следующих словах:

«Не могу отнести себя и к числу тех людей, которые, потеряв кошелек с 25 рублями, хотят повернуть обратно колесо истории, дабы вернуть пропажу».

Увы, кровавая смута 1918–1920 годов была вызвана именно такими настроениями, а потому новая власть жестоко «отсеивала» желающих любыми способами все повернуть назад ради возврата утраченных привилегий и богатства. Вот что писал Владимир Бурцев в своих воспоминаниях, посвященных событиям начала 1918 года:

«Убийство Урицкого, покушение на Зиновьева, когда была брошена бомба в Асторию, убийства ряда мелких деятелей… привели к массовым арестам и страшному террору в Петербурге…»

А между тем чуть ранее Бурцев в составе группы боевиков готовил покушение на того самого Урицкого. Но после убийства Володарского, совершенного другой группой, он был арестован. Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается, — Бурцева вскоре выпустили на свободу. Условием освобождения стало обещание, данное им лично намеченной было жертве, главе петроградской чрезвычайки Моисею Урицкому: «Не заниматься контрреволюцией и не служить в Красной армии, чтобы ее не разлагать». В итоге, разочаровавшись в эффективности белого террора, Бурцев уехал из России. Однако убийства продолжались, а результатом стало то, что позже названо было «кровавой ВЧК».

Вот и в деле князя Урусова разобрались, чему в немалой степени помогли его репутация и заступничество влиятельных людей. В дальнейшем Сергей Дмитриевич работал в комиссии при Президиуме ВСНХ, за трудовые успехи был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Но после чистки среди совслужащих, понятное дело, оказался не у дел. Пришлось подыскивать себе новую работу, поскольку в пенсии бывшему князю отказали. Умер он в год «небывало жаркого заката», уже осенью. За ним так и не пришли. Видимо, иной раз это идет на пользу или хотя бы способно предохранить от неприятностей — если состоишь в конструктивной оппозиции к власти, не переставая работать на благо экономики страны.

Вот так безрадостно сложилась жизнь князя в большевистской России. Впрочем, чаще судьба потомственных аристократов была куда печальнее. Можно припомнить и Ольгу Галахову, и отца Анны Бетулинской, и князя Святополк-Мирского, о ком рассказывалось в первой моей книге. Увы, для того времени это было обычное явление. Однако вряд ли кто-то мог предположить трагическое пересечение судеб Булгаковых и Трубецких. Княгиня и дочь священника — что между ними общего? А речь о том, что случилось в госпитале Российского Красного Креста в Ливадии зимой 1920 года, после того как в Крым ворвались войска Красной армии. При белых в этом госпитале вместе с теткой Михаила Булгакова, Ириной Лукиничной, работала сестрой милосердия Наталья Николаевна Трубецкая. Судя по всему, на нее поступил донос, в котором она обвинялась в укрывательстве белых офицеров среди раненых. Судьба ее трагична — Наталья Николаевна была расстреляна, а вместе с ней и несколько человек из персонала, пытавшихся ее защитить, взяв на поруки, — их сочли сообщниками. Среди них была Ирина Лукинична Булгакова.

По поводу личности Натальи Трубецкой точных сведений нет, кроме выдержки из протокола ее допроса. А в остальном больше домыслов, нежели проверенных фактов. Изложу свою версию и я. На основании скудных данных, которые удалось найти, рискну предположить, что Наталья Николаевна была дочерью князя Николая Николаевича Трубецкого, генерал-лейтенанта, служившего в должности минского губернатора с 1886 по 1902 год. Примерно в то же время, в конце 90-х годов, вице-губернатором при нем состоял Александр Николаевич Вельяминов, выпускник Пажеского корпуса 1884 года и сын генерала, снискавшего славу при освобождении Болгарии от турецкого владычества. Не исключено, что именно совместная работа стала одной из причин брака дочери князя, Натальи, с Александром Вельяминовым. Хорошим здоровьем княгиня, видимо, не отличалась, поскольку как раз накануне событий октября 1917 года находилась на лечении в Крыму. Там и застала ее Гражданская война. Дальнейшее известно. Что же касается ее супруга, то он благополучно добрался до Европы, где подвизался в роли председателя брюссельского отделения Союза пажей, объединявшего воспитанников Пажеского корпуса.