Николай Галкин - Откуда соколы взлетают

Весь второй день снова шел. Налетела вдруг туча, пошел дождь. Григорий Пантелеевич снял с себя реглан и расстелил. На коже собралось немного воды — попил. И снова пешком по степи. Солнце палит, жара и жажда. Настала вторая ночь. Прилег отдохнуть, но заснуть не смог: заедали москиты. Перед зарей продрог. Кутаясь в реглан, старался заснуть и просыпался от озноба.

Утром ноги отказались идти. Огромным усилием воли заставил себя подняться и шагать, с большим трудом переставляя ноги.

Мгновениями терял сознание. Уже солнце клонилось к закату, когда Григорий увидел мчавшийся вдали грузовик. Разглядел — машина советская. Выстрелил из пистолета. Грузовик остановился. Водитель открыл дверцу, выскочил из кабины с винтовкой.

— Стой! Кто такой?

Перед ним стоял обросший, с искусанным москитами лицом человек. Он еле держался на ногах. Губы обметало, язык распух, не мог говорить, а только шептал:

— Свой я, братишка, свой! Я летчик Кравченко. Дай попить!..

Шофер протянул фляжку с водой. На счастье, подошла и легковая машина. Из нее вышел капитан. Кравченко посадили в кабину и через полтора часа привезли к штабу в Хамар-Дабе. Один из командиров увидел Григория, узнал:

— Да это же Кравченко! А мы тебя, дорогой, ищем все три дня. Давайте его немедленно в госпиталь.

— Нет, мне необходимо в штаб, — еле прошептал распухшим языком майор.

Вскоре Григория Пантелеевича привезли в Тамцак-Булак, в штаб ВВС армейской группы.

Искали Григория и на машинах, и на самолетах. Но степь монгольская широка и велика. Так и не нашли. Но телеграмму о гибели пока не послали в Москву. Надеялись, что найдут или сам выйдет. Такие случаи здесь уже бывали. Полковой комиссар Чернышев всех убеждал, что такие люди, как Григорий Кравченко, в лапы самураям не попадут и от других бед не погибнут.

Шатаясь, Григорий стоял у входа в юрту Смушкевича. Кто-то позвал его, но он не отозвался: упал без сознания. Прибежал врач, долго колдовал над ним, привел в чувство. Летчики принесли ужин, накормили и напоили. А из полка уже звонили в штаб. С волнением спрашивали о здоровье командира. И Смушкевич согласился с Кравченко — ни в какой госпиталь его не отправят. Летчики все равно выкрадут. Ночью Кравченко отвезли на аэродром. Друзья радостно встретили своего командира.

После этого командир еще строже требовал, чтобы перед вылетом летчикам напоминали, как вести себя в случае вынужденной посадки или при прыжке с парашютом, куда выруливать, если подобьют. Стали класть в кабины самолетов бортпаек. А главное в наставлении было — оберегать в бою товарищей, если кто-то не дотянул до аэродрома, засечь координаты, где он сел, быстро доложить командованию или оказать помощь.

Активность в воздушной войне с японской стороны не была случайной. В это время японское руководство сосредоточило мощные силы у границы, готовясь к новому вторжению в Монголию в крупных масштабах.

Вечером 2 июля, скрытно сгруппировав вблизи от границы 38-тысячную армию, подтянув на свои аэродромы 250 самолетов, японцы перешли в наступление.

Под прикрытием темноты они навели понтонный мост через реку Халхин-Гол, переправили на западный берег более ста танков и устремились к горе Баин-Цаган. Наступательная операция, по расчетам японцев, должна была закончиться полным разгромом советских и монгольских частей. Они настолько были уверены в этом, что пригласили в район боевых действий ряд иностранных корреспондентов и военных атташе для наблюдения за предстоящими действиями своих войск.

Перед рассветом 3 июля старший советник монгольской армии И. М. Афонин выехал к горе Баин-Цаган, чтобы проверить оборону 6-й монгольской кавалерийской дивизии, и совершенно неожиданно обнаружил там японские войска.

Оценив опасность ситуации, Афонин немедленно прибыл к командующему советскими войсками в Монголии Г. К. Жукову и доложил обстановку. Было решено сорвать наступление врага до подхода наших наземных войск мощными бомбовыми ударами, штурмовкой и губительным огнем истребителей. Другого выхода не было. Посыльные и вестовые срочно мчались в подразделения летчиков, звонили телефоны.

— Товарищ Головин! — обратился Кравченко к начштаба. — Отдайте приказ командирам и комиссарам эскадрилий прибыть через час на КП. К этому времени я составлю план действий.

Ровно в пять все собрались в юрте Кравченко. Командир огласил приказ, указав направление и цели штурмовки, порядок действия эскадрилий. Приказ заканчивался словами:

«Вылет в шесть ноль-ноль. Ведущим буду я».

Совещание длилось 13 минут.

Ровно в шесть Григорий Пантелеевич взмыл в воздух. Со всех площадок поднялись истребители, и полк строем, набирая высоту, направился к дальним сопкам. Летели десятками за головным звеном командира. Чтобы скрытно приблизиться к противнику и использовать внезапность, Кравченко решил пересечь границу над облаками.

Замысел был таков: четыре эскадрильи произведут штурмовку самолетов на земле, а одна остается дежурить наверху на тот случай, если противник вызовет помощь с других аэродромов.

Появление 22-го полка было для японцев неожиданным. Только после первой атаки они поняли, в чем дело. На аэродроме поднялась паника: одни бежали со стоянки сломя голову, другие падали на месте. Один И-97 попытался взлететь, но его тут же сбил Трубаченко. Пушечные самолеты И-16 из звена Красноюрченко ударили по зениткам и заставили их замолчать.

Из клубов черного дыма, закрывшего аэродром, то и дело вскидывались ослепительно желтые языки. Это взрывались бензобаки японских истребителей.

Строем самолеты возвращались на аэродром. Калачев был до этого ранен и в бою не участвовал. Он ходил от самолета к самолету, проверяя, все ли вернулись. Вот и машина Кравченко. Пилот, не снимая шлема, перегибается через борт и хохочет:

— Эх, комиссар, и дали же мы им сегодня шороху. Захватили в подштанниках, с трех заходов сожгли в пух и прах!

Калачев тоже смеется:

— Так и должно быть, командир!

Между Владимиром Николаевичем и Григорием Пантелеевичем была настоящая дружба. Кравченко искренне радовался боевым удачам своих бойцов. Много раз выручал в бою то одного, то другого. И те были готовы пойти за командиром в огонь и в воду. Командир всегда с жаром и честно разбирал каждый бой, больно переживал потери. Комиссар был под стать командиру. Они были единодушны в методах воспитания. Учили, что сила бойцов в спаянности, в боевой дружбе, во взаимной выручке, в крепкой дисциплине. И в этом сами командир и комиссар подавали пример.

Начальник оперативного отдела полка майор Эраст Цибадзе доклад в штаб ВВС о результатах налета на японский аэродром закончил словами: