Константин Симонов - Разные дни войны (Дневник писателя)

...Наша подпольная рукописная листовка. На одной стороне крупно "МОЛИТВА" и просьба: "Если ты верующий - перепиши". А на обратной стороне мелким почерком сталинградская сводка.

...При вербовке немцы говорили: "Если ваша молодежь будет нас в Германии работать, будем больше посылать товаров в вашу разрушенную страну".

...Конторщик связался с немцами. Набрал ящики пасты, зубных щеток, перламутровых пуговиц. Когда немцы убегали, застегивал чемоданы - аж плясал на них, злился: застегнуть никак не мог, до истерики дошел.

...Инвалид Кузьма Осипович Пантелеев, бывший партизан гражданской войны, раненный на этой. Остался лежать, не мог уйти. Потом работал при немцах санитаром в больнице под чужой фамилией. Немцы его искали по станице, а им сказали, что он уже повешен в Кропоткине. Когда немцы перед уходом заминировали больницу, хотели взорвать, он перерубил провод топором.

...Женщина пришла пешком из Калмыкии, плакала, говорила: "Сталинград весь взяли, а наших бойцов - их и нету, одни пилотки по Волге плывут".

...Корова дает - не дает молока, пусть хоть телится, а девяносто два литра немцам подай, хоть детей не пои!

...Когда брата забрали - угонять в Германию, ничего не могли собрать ему в дорогу, ушел безо всего. Утром видала эшелон из девяти вагонов, у каждого три вооруженных немца. Брат выскочил на подножку, обнял меня, я расплакалась. Шепнул мне, что в Ростове убежит, но, значит, не убежал, пока нет его...

...Из Гулькевичей ушло на Берлин два поезда. Грузы, цистерны и прицепленные вагоны с угнанными. Один ушел пятого ноября, другой - пятого января.

Немецкая агитация - чтобы ехали на работу в Германию; мотивы агитации у самих немцев и через полицаев: "На Кавказе русские уже не воюют, воюют англичане. Если придут сюда, угонят всех в Африку и в Индию. Не уедете в Германию добровольно, все равно потом будет всеобщая мобилизация. Уедете вашим семьям будет хорошо".

...Если мобилизованный на работу в Германию не явится, на семью штраф пятьсот рублей, а его самого в Барлеевский лагерь.

...Я на них, на немцев, говорю - черти вы скаженные. А они кивают: я, я, я!

...На заборе нацарапано ребятами кирпичом по беленой стене еще при немцах, перед тем, как они стали уходить: "Что такое "вас ист дас"? Немцы драпают от нас".

...Немецкие марки ходили одна за десять рублей. Женщина отказывавшихся их принимать, немцы вешали.

...Песня, которую стали петь в станице после первых угонов в Германию:

Здравствуй, мать,

Прими привет от дочки.

Пишет дочь тебе издалека.

Я живу, во жизнь моя разбита,

Одинока, нищенски горька.

Завезли меня в страну чужую

С одинокой бедной головой

И разбили жизнь мне молодую,

Разлучили, маменька, с тобой...

Дальнейшие дневниковые записи и многочисленные заметки в блокнотах связаны с освобождением Краснодара.

...Въезжаем в Краснодар на рассвете. Мосты порваны. Долго крутимся меж железнодорожных путей. Брошенные вагоны с надписью: "Франция, Руан", "Франция, Лион", "Германия, Бреслау", "Германия, Штеттин". Халип беспрерывно снимает.

Добираемся до центра. На окраинах еще бьют орудия. Где-то за квартал, за два винтовочные выстрелы и очереди. Город изуродован бомбежками старыми и новыми, обстрелом, взрывами и пожарами. Но улицы все равно полны встречающих армию людей. Последнюю неделю под непрекращающуюся канонаду краснодарцы спали не раздеваясь, каждую ночь ждали нас.

В руках у людей несколько флагов - красных, сохраненных под страхом смерти.

На нескольких углах подряд у фонарных столбов только что снятые повешенные. Возле трупов на снегу дощечки, висевшие у них на груди, а сейчас сорванные. У одного, на углу улицы Ворошилова и улицы Шаумяна: "За распространение ложных слухов". У другого, мальчишки лет шестнадцати: "Я воровал имущество германской армии". У третьего, пожилого человека, на углу Красной улицы, у сквера: "За агитацию против германской армии".

Какая-то женщина говорит про мертвеца, что это ее знакомый, врач.

Еще один труп, женщины. На сорванной дощечке написано: "Я отравила двух солдат германской армии и двух своих детей". Гляжу на эту дощечку и думаю, что, может быть, так все оно и было, как написано. За надписью на дощечке трагедия, о которой теперь уже никто не расскажет.

Проволока на улице вокруг дома, где был немецкий штаб. Все кругом было огорожено колючкой, людей не подпускали. Говорят, что немцы начали жечь Краснодар еще две недели назад. Значит, в тот день, когда мы взяли Кропоткин.

Подальше, на той же Красной улице, около здания банка шесть трупов немецких солдат. Кругом на снегу много крови. Столпившиеся жители говорят, что этих немцев, почему-то не успевших отступить со своей частью из центра, убили не наши солдаты - их здесь тогда еще не было, - а вооружившиеся винтовками краснодарские мальчишки. Похоже на правду. Вижу, как вдали по улице идет мальчишка, волоча за штык винтовку.

Выезжаем на одну из боковых уцелевших улиц и в конце ее слышим выстрелы. Едем туда. Из ворот навстречу нам бросается женщина в одном платье, хватает меня за рукав.

- Идемте! Там у нас во дворе немцы ранили командира. Она тычет пальцем в грудь около сердца, показывая, куда ранили.

Во дворе лежит мертвый немец. Второй, тоже мертвый, свешивается головой и руками из разбитого окна верхнего этажа.

- Он убил, - показывает женщина на свешивающегося мертвого немца. - А еще один побежал дворами. За ним бойцы побежали.

Она просит, чтобы мы дали свою машину - ее сынишка доедет на ней за врачом, тут до больницы недалеко. Мальчишка уезжает на машине, а мы заходим в комнату. Раненый офицер лежит поперек на постели, на залитых кровью кружевных подушках, без сознания. Гимнастерка разорвана. На перевязанной полотенцами груди багровое пятно. Кругом толпятся женщины, сначала молчат, потом, привыкнув, что раненый без сознания Разговор ему не может помешать, начинают наперебой говорить нам о разных краснодарских ужасах, событиях и вообще о жизни при немцах.

Рассказывают, что вчера в бывшем родильном доме немцы живьем сожгли всех раненых военнопленных, которые там лежали, И, пока Дом горел, патрули никого туда не подпускали. Но женщины все-таки разломали сзади забор и вытащили нескольких обгоревших раненых, спасли их. А когда стали вытаскивать еще, немцы их заметили и двух женщин застрелили. Когда немцы входили в город, они раздавали на улицах детям шоколадки и снимали это для кино. И в январе, когда совсем стало чем топить, согнали жителей, приказали им разобрать несколько деревянных домов и заборов и потом раздавали эти доски как дровяной паек населению. И тоже снимали это для кино.

Одна из женщин начинает рассказывать про какую-то Марью Ивановну, костюмершу из оставшегося тут при немцах ленинградского театра Радлова. Говорит про нее, что эта Марья Ивановна имела связь с подпольем, но потом ее выдал один из актеров, и ее взяли в гестапо и позавчера расстреляли у кирпичного завода. Но ей только прострелили шею, и она выбралась из-под земли. Ее перевязали и спрятали, и можно ее увидеть.