Евгений Весник - Дарю, что помню

Через два дня по телевидению – повтор этого концерта в записи. Монолог Городничего (и я с ним) вырезан! Нэма монолога!

Звоню в редакцию:

– В чем дело?

– Ой, – отвечают, – у нас неприятности: сняты с работы редактор и режиссер съемки этого злополучного концерта. По вашей вине!

– Боже! Что я-то сделал нехорошего?

– Не надо было читать монолог Городничего! Вы всех подвели!

– Так ведь Гоголь же!

– Во-первых, редактор не согласовал с вами текст, который вы будете читать на бис. И во-вторых, режиссер на тексте Городничего «Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего…» – без злого умысла приказал телеоператору дать панораму лиц, сидевших в первом ряду!

P.S. Лишь 12 лет спустя я снова был приглашен в концерт, посвященный Дню милиции, с просьбой не читать ничего из «Ревизора».

…А некоторые считают, что классика устаревает! Ха-ха!

Москва. Конечная остановка троллейбуса в Химках. Это было во времена, когда в вагонах были кондукторы. Пассажиры волнуются. Молодая кондукторша сидит метрах в 30 на пеньке и читает книжку. Наконец захлопывает ее, входит в троллейбус. Все накидываются на нее: «Безобразие! Мы опаздываем, а вы хоть бы что! Почитываете!» Кондукторша оглядела всех глазами, полными слез: «Простите меня. Я только что „Анну Каренину“ закончила читать».

Дом отдыха под Ленинградом. Две команды из отдыхающих играют в волейбол. На месте судьи – очаровательная молоденькая девушка: длинные косы, спортивный костюм на изящной фигурке, как влитой, на груди – свисток. Не судья – очарование. Вокруг – зрители-зеваки. Я тоже пришел посмотреть на игру и оказался рядом с мужчиной довольно свирепой наружности: огромный сизый нос, густые, лохматые брови, свесившиеся над глазами, как плакучие ивы. Глаз не видно. Будучи не согласен с очередным решением девушки-судьи, этот звериного вида человек вдруг проревел хриплым, противным голосом затасканную фразу: «Судью на мы-ло!» Ему показалось этого мало, и он повернулся, желая что-то добавить, но вдруг увидел, что представляет из себя судья. Опомнился, страшно смутился, поднял свои бровищи, из-под которых показались голубые, добрые глаза. И, покраснев, стеснительно добавил:

– На туалетное.

И уж вконец стушевавшись:

– Земляничное…

Пригласили выступить в концерте в Доме литераторов на улице Герцена.

При входе новенькая дежурная:

– Здравствуйте, ваш пропуск!

– У меня его нет. Я на концерт…

– Без пропуска нельзя.

Подбегает женщина-администратор.

– Милочка, ты с ума сошла! Какой пропуск? Ты что, не видишь, кого ты не пускаешь? – И мне: – Ради Бога, не сердитесь. Она новенькая. Вы на концерт? Я вас провожу. Вы любите вареных раков?

– О, обожаю!

– В ресторане есть свеженькие, только-только сварили. Вы выступайте спокойно. Я возьму вам раков и буду ждать вас при выходе.

Дал денег, выступил, возвращаюсь к выходу.

Администратор – сама любезность.

– Вот вам два пакета. Отборных. Самых больших. Кушайте на здоровье и не обижайтесь на нас. Вы наш любимец, мы восхищаемся вашим талантом, дорогой наш товарищ Рязанов! Заходите!

Раков я не вернул.

Слесарь из нашего домоуправления всегда занимал у моей матери деньги на водку. И аккуратно возвращал в срок.

Как-то я спросил:

– Послушайте, неужели у вас нет силы воли? Неужели вы не можете бросить пить?

– А ты знаешь, что такое сила воли? Я тебе скажу, что такое сила воли. Вот вызывают меня на собрание, на местком и говорят: «Брось пить». И я даю клятву не пить. А пью! Вот это сила воли! Я – как руководители наши: обещают одно, а делают по-своему! Сильные люди!

Часто, чтобы увидеть профиль эпохи (и Родины тоже), надо отойти в сторону.

11 апреля 1992 года. Вечер.

Свистать всех на палубу! Виден берег! Это Ялта! О! Это какая-то не передаваемая, не поддающаяся описанию сложно-чувственная, гипнотическая вибрация всего что в тебе есть: радости, предчувствия, чуть-чуть страха и надежды…

Ты всматриваешься в родной берег, ты сосредоточен только на желании скорее сойти на землю и…

Но что такое? Не спектаклем ли встречают нас родные берега? Неужели не только «МЫ» в этой книге фантазируем в «нашем» театре на небесах и в других любых местах? Неужели не только «наш» в этой книге театр умеет мгновенно переноситься в прошлое и столь же быстро – в выдумываемое будущее? Кажется, «нам» подражают… Точно… Родной берег превращается в вопросительный знак! Он растет, растет… Приближается… Швартуемся к вопросительному, огромному, на сто лет растянутому в будущее вопросительному знаку. Вокруг огромного знака – тысячи маленьких. Они очень разные по размерам, а летают точкой вперед – вот так Создается впечатление, что загогулина как бы гонится за точкой – целью. И зря! Потому что догнать ее ну никак нельзя! А если (предположим) цель-точка резко остановится, то все равно ей – погибнуть, так как загогулина ее сомнет. И (если не резко остановится) все равно быть ей с изъяном, с вмятиной или дырой. То есть будет целью несовершенной!

На «бортах» летающих вопросительных знаков надписи: «Единение», «Доброта», «Совесть», «Не убий», «Не укради», «Люби ближнего», «Мечи на орала»…

Видны цепочки вопросительных знаков, а на них натянуты длинные-длинные ленты-транспаранты: «Все в руках человека. Поэтому их надо как можно чаще мыть!», «Нет новых направлений, есть одно: от человека к человеку», «Пусть будет критерием, сколько населения приходится на одну душу» (все это – мысли С. Е. Леца).

Родина! Милая моя! Вся в вопросительных знаках! Это, наверное, хорошо, так как сплошные восклицательные – это обман, а сплошные вопросительные – это хаос… надежд! Надежд! Восклицательные – итог! Вопросительные – поиск! Это знаки ожидания ответа! Раз столько вопросов, обязательно будет лучше всем…

Почему именно с ужением связано такое большое количество историй – от смешных до трагических? Почему наше увлечение вызывает столько насмешек, ревности, злости? Думаю, потому, что мы, рыбаки, – лучшая часть человечества. Потому что сидящий с удочкой на берегу менее подвержен суете человеческой, он более рассудочен, сосредоточен, наделен румянцем или загаром на щеках. Это часто сердит бледнолицых!

Мы, рыбаки, сами придумываем о себе много разной веселой всячины, потому что больше других дышим чистым воздухом, больше других двигаемся, а чистый воздух и движение стимулирует рост и качество чувства юмора. Потому что мы в большей степени, чем остальная часть человечества, испытываем радость от самостоятельности, от возможности действовать согласно только своим желаниям, например… в деле приготовления приманки, насадки, выбора места ловли.