Елена Обоймина - Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой
- Название:Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Елена Обоймина - Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой краткое содержание
Лиза Пиленко, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, мать Мария – за этим перечнем имен стоит одна жизнь, одна личность. Личность значительная и неповторимая: художница и поэтесса Серебряного века, философ и эссеист, общественный и религиозный деятель. И женщина, которая через всю свою жизнь пронесла высокое чувство любви к одному-единственному человеку – к Александру Блоку.
На ее долю выпало много испытаний: Первая мировая война, социалистическая революция в России и русская эмиграция, Вторая мировая война, французское Сопротивление…
«В личности матери Марии были черты, которые так пленяют в русских святых женщинах, – обращенность к миру, жажда облегчать страдания, жертвенность, бесстрашие», – говорил о ней философ Николай Бердяев. Самоотверженно помогала людям мать Мария до конца дней своих – пока ее жизнь не оборвалась в газовой камере фашистского концлагеря Равенсбрюк.
Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Оба, Дмитрий Бушен и Сергей Эрнст, являлись активными участниками французского Сопротивления. Они этого не афишировали из соображений конспирации.
Одному из участников Сопротивления – Александру Александровичу Угримову, занимавшему должность технического директора на кооперативной мельнице около Парижа, с помощью рабочих мельницы, шоферов и грузчиков, также входивших в русскую группу Сопротивления, удалось наладить получение в довольно больших количествах хлебных продовольственных карточек, которые раздавались всем остро нуждавшимся, в первую очередь прятавшимся от немцев. И спустя годы он часто вспоминал матушку Марию, ее необычный образ, напоминавший о юродивых, столь присущих земле Русской. Особо запомнилась Угримову встреча с ней в начале войны, когда монахиня приехала к нему договориться о доставке продуктов для тех, кого она скрывала от немцев у себя на рю Лурмель:
Чтобы подойти к нашей квартире, надо было войти в ворота и пройти весь мельничный двор, со всех сторон окруженный производственными зданиями. Я отчетливо помню, как она шла, и что у меня мелькнула мысль: «Что-то подумают рабочие и служащие», – так необычен был ее вид в русском монашеском одеянии, так резко выделялась она на фоне французского провинциального городка. И не только благодаря одежде, несколько небрежной, – весь ее облик был необычен, и рабочие, грузившие на машины мешки с мукой, не могли удержаться, чтобы не проследить за ней взглядом. Ведь это было «явление», которого они никогда не видели, что-то совсем особенное, ибо католические монахини разных орденов (монастырей) совершенно не похожи ни по одежде, ни по облику, ни по манере себя держать на православную монахиню вообще, а в особенности на такую, как мать Мария. Рослая, она шла широким шагом, прямо глядя перед собой через круглые очки в простой оправе – «нянькины очки», как сказала моя жена…
В этот день она осталась у нас обедать, и уехала с вечерним поездом. От этой встречи с ней у меня осталось воспоминание чего-то светлого, легкого. Общий язык мы, конечно, нашли сразу, и взаимное доверие… Хотя каждый из нас ничего лишнего о своих сопротивленческих делах и не говорил. Мало сказать, что она была бодрая и оживленная. Я запомнил ее улыбающейся, я бы сказал, духовно радующейся, как человек, нашедший настоящий путь к подвигу.
На следующий день, после разнарядки на утренней смене, в выбойном цехе, как обычно, рабочие обменивались новостями о всех событиях, происходивших на мельнице, во Франции и во всем мире… И здесь, как я и ожидал, конечно, не обошлось без насмешливых замечаний насчет моей вчерашней посетительницы. Я объяснил рабочим (с которыми был в очень хороших, простых отношениях), что это русская монахиня; но при этом заметил, что это объяснение никого не удовлетворило; очевидно, скептические французы имели уже свое мнение… Наконец старик Куапель, сплюнув старую жвачку табака, заявил:
– Говорите мне все, что хотите; я никогда не поверю, что это – женщина: я хорошо видел большие мужские ботинки, высовывавшиеся из-под сутаны.
И в знак того, что он не дурак и не желает больше разговаривать на эту тему, этот упрямый старик закатал себе за щеку новую порцию самосада…
Уже после войны А. А. Угримов рассказал рабочему, кем именно была та монахиня, а старик сокрушенно признался:
– А я-то был уверен, что к вам какой-то переодевшийся мужчина приезжал по делам Сопротивления – ведь я-то знал давно, чем вы занимались…
Зима 1942/1943 годов решила судьбу России: немцы докатились до Волги и наткнулись на твердыню Сталинграда. Героический подъем с новой силой охватил всю страну. Наши соотечественники за рубежом с каждым месяцем убеждались в несомненном: война проиграна Германией и ее отступление теперь окончательное.
Одна из мемуаристок, Т. Манухина, не без удовольствия рассказывала, как, придя навестить митрополита Евлогия, застала его сияющим, с иллюстрированным журналом в руках. Владыка любовался портретами советских маршалов:
– Смотрите, смотрите, подлинные орлы… Вот этот на Кутузова похож, а вот – Багратион, а вот этот – Барклай… Какие молодцы! Какие лица! Благообразные, волевые, умные…
По-звериному чувствуя сжимающееся кольцо, фашисты все больше свирепели. Деятельность «Православного дела» не могла не привлечь их внимания. К тому же, как вспоминают некоторые члены Лурмельского комитета, по незнанию или по неосторожности обитатели дома 77 на рю Лурмель очень часто пренебрегали самой элементарной конспирацией. Дошло до того, что гестапо удалось внедрить в организацию матери Марии своего человека! И худшее произошло: 8 февраля 1943 года немцы сделали налет на общежитие. Произошло это следующим образом. Накануне мать Мария уехала за продуктами на пригородную ферму. В это время фашисты ворвались в дом на улице Лурмель, чтобы арестовать ее. Не застав матушку, они обыскали дом и взяли заложником ее двадцатидвухлетнего сына Юрия и несколько позднее – отца Димитрия Клепинина. Обещали отпустить юношу, если мать вместе с Федором Пьяновым явится к ним сама. Ее немедленно известили о случившемся, она отправилась выручать сына, но гестаповцы, как и следовало ожидать, и не собирались выполнять свое обещание: арестовав мать Марию и ее соратника Ф. Т. Пьянова, не выпустили и Юрия. Впрочем, было бы удивительным, если бы случилось иначе: ведь при обыске у Юры Скобцова обнаружили компрометирующие документы, ясно говорящие о помощи евреям, которой он занимался.
Юра Скобцов
По мнению отца Сергия Гаккеля, аресту матери Марии не в последнюю очередь «содействовало злобное отношение к ней эмиграции».
Софья Борисовна Пиленко навсегда простилась и с дочерью, и с внуком. Гестаповец Гофман, выходец из Прибалтики, по-русски крикнул пожилой женщине:
– Вы дурно воспитали вашу дочь, она только жидам помогает!
Софья Борисовна с достоинством ответила, что это неправда, для ее дочери «нет эллина и иудея», а есть человек, она и туберкулезным, и сумасшедшим, и всяким несчастным помогала.
– Если бы вы попали в какую беду, она и вам помогла бы, – с упреком добавила Софья Борисовна.
Мать Мария улыбнулась и сказала:
– Пожалуй, помогла бы…Софья Борисовна рассказывала о нелегком прощании с любимой дочерью:
Пришло время моему расставанию и с нею. Всю жизнь, почти неразлучно, дружно, прожили мы вместе. Прощаясь, она, как всегда, в самые тяжелые минуты моей жизни (когда сообщала о смерти моего сына, а потом внучки), сказала и тут:
– Крепись, мать!
Обнялись мы, я ее благословила, и ее увезли навсегда. На другой день приехал Гофман и сказал:
Интервал:
Закладка:
