Анатолий Марков - Родные гнёзда

Второй проказой было то, что однажды медвежата отправились на базар одни, без Григор,а и учинили там форменный разгром, подавив корзины с яйцами, разлив молоко и разграбив корзинку с абрикосами. На все попытки баб-торговок прекратить безобразие медведи грознее рычали и замахивались лапой, вооружённой пятью серьёзными крючками. Домой их доставил со скандалом городской стражник в сопровождении целой толпы кричащих и хохочущих баб.

Скоро была обнаружена новая шкода, за которую мне пришлось опять платиться карманом. Кшись и Марыня очень любили молоко и забавно его пили из бутылки, придерживая её обеими лапами. Заметив, что баба-молочница разносит бутылки по дачам, они повадились идти вслед за ней и затем воровали молоко с окон и балконов, пока хозяева дач ещё спали. Дачники долго не могли понять, кто выпивал их молоко, пока медвежата не попались с поличным. Отнимая один у другого бутылку, они уронили её и разбили, разбудив хозяина дачи, который и накрыл моих прохвостов на месте. К осени, когда Кшись и Марыня выросли с хорошего телёнка, их проделки стали принимать более серьёзный характер. К этому времени на Черноморье поспевают, как и везде, фрукты и ягоды, до которых медведи большие охотники. Особенно они любили шелковицу, которая в изобили растёт в горах, но как на грех в самом Геленджике её было всего несколько деревьев, из которых самое большое росло перед особняком, который в эту пору занимала контрразведка, самое непопулярное учреждение Добровольческой армии. Дом этот был огорожен сплошным забором, в него был единственный вход, перед которым как раз росло упомянутое дерево шелковицы. Сюда-то и повадились ходить есть ягоды мои медведи, причём один из них по очереди взбирался на дерево и тряс его, в то время как другой собирал ягоду и жрал внизу.

Однажды утром ко мне прибежал взволнованный солдат и доложил, что начальник контрразведки спешно просит освободить весь состав подчинённого ему учреждения от медвежьей осады. Оказалось, что Марыня, объевшись шелковицей, развалилась поперёк входа и совершенно блокировала дверь. Все попытки разведчиков выйти на улицу она принимала за личное оскорбление, поднимала шерсть дыбом и всем своим видом показывала, что шутить не намерена. Струсившее начальство выслало через заднее окно вестового, который перелез через забор, чтобы вызвать меня и прекратить осаду, над которой уже хохотала собравшаяся перед домом толпа обывателей.

Надо сказать, что поначалу медвежата слушались простого хлыста, но этого отеческого внушения скоро стало недостаточно, и постепенно для медвежьего укрощения приходилось применять вcё более серьёзные средства. Довольно долго для этого служил винтовочный шомпол.

Постепенно стал портиться и характер медведей. Ранее добродушные и весёлые, они стали часто злиться и жестоко драться между собой. Драки всегда происходили в сопровождении свирепого рёва и клочьев шерсти, летевших вокруг. Сцепившись друг с другом, Кшись и Марыня осенью представляли собой внушительный и грозный клубок, всё вокруг крушивший и ломавший своей тяжестью. Однажды, когда медвежата подрались на лестнице курятника, она с громом и треском обломалась, лишив Григора всякого сообщения с курами. Обыкновенно лучшим средством разнять драку служило ведро холодной воды, но на этот раз обозлённый повар пустил в ход палку от метлы, которая сразу навела порядок.

Хотя медведи наши были очень популярны в Геленджике, и о их проделках ходило много рассказов, с возрастом они стали проявлять всё больше звериные инстинкты. Довольно послушные ещё к своим, на чужих людей они серьёзно огрызались. Как это ни было тяжело нам с женой, было ясно, что скоро с ними нам придётся расстаться.

В сентябре в Геленджик зашёл английский крейсер, офицеры которого очень заинтересовались медведями и просили уступить им одного на корабль в качестве «маскоты». Это был прекрасный выход из положения, и жена согласилась отдать Кшися. Дело обошлось не без затруднений, хотя медведь очень любил кататься на лодке и охотно уселся на лавочку английского катера. Однако едва завели затрещавший мотор, как Кшись в испуге ринулся в море, перевернув катер со всем содержимым, при весёлых криках и хохоте моряков. Два раза выкачивали из катера воду, и два раза Кшись, пугаясь, его перевёртывал, пока, наконец, мокрым и смеющимся англичанам удалось его доставить на борт крейсера.

Что касается Марыни, то однажды, когда я уехал по делам в Новороссийск, к жене пришёл какой-то незнакомый офицер и увёл медведицу с собой, заявив, что он получил её от меня в подарок. Кто был этот незнакомец и для чего ему понадобилась полувзрослая медведица, мы так и не узнали.

Гостеприимство русского беженца всегда прямо пропорционально его бедности. По мере накопления земных ценностей оно постепенно слабеет, чтобы, наконец, с приобретением материального благополучия исчезнуть совершенно. С этого момента человек перестаёт называться «беженцем» и становится «эмигрантом».

В двадцатых годах мне, одному из первых русских в Александрии, удалось устроиться, поступив на службу в полицию порта, что было соединено с постоянным заработком и некоторыми возможностями содействия землякам. По этому случаю наш дом вскоре превратился в караван-сарай для проезжающих через Египет русских. Миграция беженцев, как известно из истории русского зарубежья, в определённые годы была связана с определёнными путями, по которым она двигалась, как сельдь у берегов Крыма.

В середине двадцатых годов одним из подобных трактов являлся Суэцкий канал, по которому на восток и с востока в Европу густо шёл русский беженец, задерживаясь на более или менее короткий срок в Александрии. За эти три или четыре года кого только мы с женой не перевидали у себя на ласковом хлебе в качестве случайных и неожиданных гостей. Были здесь стремившиеся в иностранные легионы и из этих легионов бежавшие; глоб-троттеры, пешком и на велосипедах; служившие в китайском флоте и парагвайской кавалерии; бежавшие из войск Кемаля и Красной армии; просто едущие в Южную Африку, Америку и Австралию; искавшие труда люди и от труда бегущие. Все они промелькнули и исчезли без следа, и часто даже заплатив злом за добро.

Теперь, когда морщины старости отметили на наших лицах место улыбок молодости, это кажется несколько обидным, но тогда, молодые и благожелательные ко всем, мы никакой благодарности и не искали. Когда, наконец, волны взбаламученного эмигрантского моря схлынули и пошли другими путями, их место в доме заняли четвероногие.