Родерик Грэм - Мария Стюарт

Мельница слухов, которую активно, несмотря на тяжелую болезнь, вращал Уолсингем, продолжала подпитывать истерию, направленную против Марии. «Из Ирландии и Уэльса ежедневно приходили сообщения о группах вооруженных людей, а изза границы слали известия о том, что замок Фотерингей захвачен, а узница сбежала». Констебль Хонитона объявил погоню за сбежавшей Марией в западных графствах. Елизавета поняла, что ее загнали в угол. Она «медлила, не желая делать того, чего желало все королевство и чего от нее просили». Члены Тайного совета постоянно наблюдали за ней, когда она встречалась с послами Франции и Шотландии, которые безуспешно пытались спасти жизнь Марии.

Приказ о казни был составлен, и однажды в Гринвиче, когда послы покинули королеву, лорд-адмирал Ховард [129] Чарлз Ховард, лорд Эффингэм (1536–1624) — лорд-адмирал Англии с 1585 года. отвел Дэвисона в сторону и просил его отнести приказ Елизавете.

То, что произошло потом, как и многие другие события в жизни Марии Стюарт, окружено легендами. Согласно показаниям, данным впоследствии на суде, Дэвисон пришел к Елизавете с целой пачкой документов, ожидавших ее подписи. Она отметила, что погода стоит хорошая — было 1 февраля, — и выразила надежду, что он проводит достаточно времени на свежем воздухе. Дэвисон согласился с ней в отношении погоды и сказал, что чувствует себя хорошо. Затем она спросила его, содержат ли бумаги в его руках документ от лорд-адмирала Ховарда. Он ответил, что так и есть, и передал документы ей. Она прочитала приказ о казни, велела принести перо и чернила, а затем подписала его. Потом королева спросила Дэвисона, не сожалеет ли он о том, что это сделано, и тот ответил, что предпочитает видеть королеву живой, даже ценой другой жизни. Елизавета велела ему отнести приказ лорд-канцлеру, чтобы приложить к нему Большую печать и «привести его в исполнение в величайшей тайне». Дэвисон должен был рассказать обо всем Уолсингему, хотя Елизавета и считала, что облегчение может его убить, и сообщить ему, что казнь должна состояться в помещении, а не на замковой лужайке, у всех на виду. Затем она приказала Дэвисону не говорить с ней об этом деле до тех пор, пока все не будет кончено.

Согласно другой версии событий, не подтвержденной Дэвисоном, он передал Елизавете пачку бумаг, и она подписала их все не читая, а затем, повернувшись к нему, спросила: «Вы знаете, что сейчас произошло?» Дэвисон ответил, что знает, и отправился искать лорд-канцлера. Эта версия, похоже, отредактирована тюдоровскими политтехнологами.

На следующий день Елизавета спросила Дэвисона, приложена ли к приказу печать, и, когда ей ответили, что это уже сделано, сказала: «Зачем такая спешка?» 5 февраля королева получила известие о том, что Паулет не возьмет на себя тайное убийство. Елизавета разгневалась на этого «щепетильного малого, Паулета», однако планы относительно убийства не были окончательно забыты. Елизавета заявила: «Я и без него обойдусь. У меня есть Уингфилд, который колебаться не станет». Тайный совет, осознав, что королева опять колеблется, послал клерка совета Билля в Фотерингей с приказом. Билль отметил: «Для этого дела (убийства. — А. С.) должны были назначить Уингфилда… но… основываясь на примерах Эдуарда II и Ричарда II, было сочтено неудобным и небезопасным действовать втайне, и предпочли поступать открыто, в соответствии со статутом».

Чтобы привести приказ в исполнение, Уолсингем послал в замок в качестве палача некоего Булла с его «орудием». У Булла должны были быть с собой топор и заранее подготовленные «сдерживающие веревки», если Мария откажется подчиниться. Палача замаскировали под слугу, а за услуги ему причиталось 10 фунтов. «Были предприняты усилия для того, чтобы сохранить дело в тайне», а Уолсингем дал подробные распоряжения относительно того, кто должен был присутствовать при казни. Драгоценности Марии надлежало конфисковать на тот случай, если бы ее слуги решили «присвоить их», а после смерти ее надлежало «как можно скорее» похоронить ночью в приходской церкви. Распоряжаться подготовкой в качестве граф-маршала должен был Джордж Тэлбот, граф Шрусбери, хотя он и пытался — безуспешно — отказаться от должности в пользу Бёрли. Помогать ему надлежало графу Кенту [130] Генри Грей, граф Кент (1541 — 1615). , а юридические тонкости должен был уладить шериф Ноттингемский Томас Эндрюс.

Паулета полностью информировали о том, что происходило в Лондоне, поэтому он был весьма смущен, когда 4 февраля Бургойн попросил разрешения выехать из замка для сбора лекарственных трав — средств против ревматизма Марии. Паулет медлил, а на следующий день Мария поняла, что в замок прибывают посланцы. Одним из них был Билль. Поэтому она сказала Бургойну, что ему не нужно собирать травы, поскольку ей они больше не понадобятся. Мария пребывала в спокойствии и контролировала свои эмоции.

К 7 февраля все участники действа прибыли в замок, хотя Шрусбери расположился вне его стен, и около семи-восьми часов вечера все они, вместе с Паулетом и Друри, собрались у дверей покоев Марии на втором этаже замка, чтобы сообщить ей новости. Дамы Марии сказали им, что она раздевается и готовится ко сну. Тем не менее их впустили.

В воздухе висело чувство неловкости. Мария набросила накидку поверх ночной рубашки, ноги ее были босы. Она сидела в стоявшем у ее кровати кресле, напротив нее стоял небольшой столик. Рядом с ней находились ее дамы, а вечно бдительный Бургойн стоял за ее плечом.

Прежний тюремщик, Шрусбери, извинился, сказав, что действия Елизаветы вызваны необходимостью, а затем Билль зачитал приказ о казни. Мария выслушала его, после чего восхвалила Бога за эти известия: «Я ни на что не гожусь, и от меня никому нет толка». Она рада грядущему освобождению из заключения и прекращению постоянных страданий: «Вся моя жизнь была полна трагедий, и я рада, что Господь забирает меня из рук врагов». В последний раз она заявила, что, если бы она могла встретиться с Елизаветой, все их разногласия были бы улажены ко всеобщему удовлетворению. Затем она положила руку на английскую Библию и поклялась, что невиновна в приписываемых ей преступлениях.

Будучи «ревнителем веры», Кент умолял ее подумать о своей совести и обратиться к англиканской церкви, ведь ей оставалось жить всего несколько часов. Марии еще раз предложили утешение в лице настоятеля собора в Питерборо доктора Флетчера, но она попросила, чтобы к ней пустили ее собственного капеллана де Про. Эта просьба, однако, была отвергнута. Она поинтересовалась, просили ли другие христианские государи пощадить ее, и ей ответили, что такие просьбы были, но не возымели действия. Ей не сказали, вступился ли за нее ее сын Яков, да она и не спросила об этом. Затем Мария спросила, когда она умрет. «Завтра, в восемь утра», — запинаясь, ответил Шрусбери. Она попросила, чтобы ее тело отправили для похорон в Реймс или Сен-Дени, но ей сказали, что Елизавета это запретила. Просьба о том, чтобы были выполнены все ее распоряжения относительно слуг, тоже была отвергнута графами, ответившими, что они не имеют власти дать ей такие гарантии. Она спросила о Но и Кёрле и, когда ей сказали, что оба они все еще живы, заявила: они предали ее, но остаются жить, тогда как она, сохранившая твердость, умрет.