Александр Королев - Святослав

Можно, конечно, относиться к подобного рода преданиям скептически {176} . При разбросанности преданий об убийстве Ольгой мужа на расстоянии почти 150 верст судить о их, если так можно выразиться, «достоверности» сложно. Но нельзя не сказать и о другом. Часто исследователи проверяют достоверность сообщений фольклорных источников, сравнивая их с дошедшими до нас письменными источниками. Путь этот не самый удачный. Как мы уже убедились, в основе самих летописных сообщений, в частности рассказа об убийстве Игоря древлянами и мести за него Ольги, также лежат устные народные предания. Некоторые из них известны в эпосе многих народов и представляют собой «бродячие» эпические сюжеты. В целом же большинство преданий, попавших в нашу начальную летопись, первоначально существовали при каком-нибудь материальном памятнике (могиле, кургане, рве, развалинах, церкви и др.), сохранившемся, как пишет летописец, «до сего дня». Материальный памятник служил своеобразным подтверждением «достоверности» предания. Например, рассказ о сохранении саней Ольги в Пскове служил доказательством факта поездки княгини на север. Летописец настолько доверял собранным им «краеведческим» материалам, что вносил в летопись даже те легенды, которые возникли в результате пояснения местного топонима {177} . Наряду с преданиями об Ольге, занесенными в летописи, известны такие же, но устные предания о княгине, дожившие до XIX века. Это разбросанные по различным местностям легенды о городах, основанных Ольгой, о местах, где она останавливалась, о ее селах, о воздвигнутых ею крестах, построенных часовнях, церквях и т. д. Летописные сюжеты о сожжении города птицами, о санях Ольги и другие сохранялись в устных вариантах также до XIX века. Все они, как и летописные предания, приурочены к какому-либо материальному памятнику. К такому типу преданий примыкают и те, что рассказали Н. И. Коробке жители Овручского уезда. Выходит, что оснований, для того чтобы считаться достоверными, у преданий Н. И. Коробки не меньше, чем у летописных. Мне могут возразить, что летописные предания были записаны достаточно рано и поэтому они более «качественные», чем устные. Однако прежде чем войти в состав летописей, эти предания долго существовали в устном виде. Летописцы вносили их в своды постепенно, по мере собирания. Так, у летописцев появилось несколько версий о месте, где был похоронен легендарный Вещий Олег. С устными преданиями полемизирует летописец, рассказывая о княжеском происхождении еще более легендарного Кия и т. д. Летописцы продолжали доверять устным преданиям об Ольге и позднее, в XIV, XV и XVI веках. Эти предания вошли в «Степенную книгу» и житийную литературу, в позднее летописание и часто используются историками в качестве источника, несмотря на многовековое существование в устном варианте.

Справедливости ради замечу, что ни Н. И. Мамаев, ни Н. Вербицкий, проезжавшие по Овручскому уезду за несколько десятилетий до Н. И. Коробки, ни тем более В. Н. Татищев не знали преданий об убийстве Ольгой Игоря. И это притом что, как пишет сам Н. И. Коробка, «народные предания, известные г. Вербицкому, переданы им не целиком, а в пересказе, и притом так переплетены с собственными учеными домыслами и сведениями, почерпнутыми из книжных источников, что не всегда можно решить, где кончается народное сказание и где начинается домысел автора» {178} . Надо думать, что если бы Н. Вербицкому довелось услышать что-нибудь из записанного Н. И. Коробкой, он не преминул бы вставить это в свои заметки. Так же поступил бы и В. Н. Татищев, известный своей тягой к эксклюзивной информации по древнерусской истории. Выходит, или что-то изменилось в этих преданиях во время между поездками Н. Вербицкого и Н. И. Коробки, или первый из них не «услышал» того, на что обратил внимание второй. Возможно, прав М. К. Халанский, который был согласен видеть в преданиях об Ольге Овручского уезда «важный для истории древнерусского эпоса факт устойчивости древней эпической традиции среди малорусского населения, а не результат позднейшего внесения в народную безграмотную массу преданий об Ольге и Игоре» и в то же время считал, что в этих преданиях «образ Ольги представляется понизившимся, огрубевшим: на месте верной и любящей супруги Игоря летописей овручские предания ставят враждующую с мужем жену, неумолимую преследовательницу мужа – результат продолжительной жизни поэтических сказаний об Ольге и Игоре в народной среде и влияния других поэтических мотивов и образов, примыкавших к старым эпическим мотивам и представлениям» {179} . Но не стоит исключать и того, что крестьяне могли «подыграть» Н. И. Коробке, заметив его интерес к предмету. Тем более что он был далеко не первый, кто расспрашивал их об Игоре, Ольге, Мале и т. д. По описанию Н. И. Мамаева, Овручский уезд – «самый бедный, самый неплодородный во всей губернии. Большая часть его покрыта лесами и болотами, из которых извлекают железную руду» {180} . Местные рассказчики могли что-то выдумать, желая подогреть интерес слушателя к своему рассказу, надеясь на вознаграждение. Наконец, рассказывая Н. И. Коробке предания об Игоре и Ольге, крестьяне могли просто перепутать Игоря и Мала, сватавшегося к Ольге. Правда, Мал не был мужем Ольги, но мотив поисков Ольгой мужа, охоты за ним с целью убийства также показателен. Задача скрыться – одно из классических испытаний жениха в эпосе. То, как может измениться предание с течением времени, долго оставаясь в народной среде, видно и из другого примера: в 1859 году путешествовавшего по Псковской губернии П. И. Якушкина поражал своими оригинальными сведениями из русской истории псковский мещанин А. Ф. Поляков. Рассказав сначала о неудачном сватовстве к Ольге какого-то князя Всеволода, рассказчик заявил, что потом все-таки Ольга «пошла за князя замуж, только не за Всеволода, а за неизвестного какого», ведь в те времена «много князей было, и всякий своим царством правил, а все между собой родня были, и все промеж себя воевали: хотелось всякому у другого царство его отнять». Так же авторитетно Поляков сообщил своему слушателю, что мужа Ольги убил его двоюродный брат {181} . Думается, не стоит выискивать в путаном рассказе псковского мещанина зерна исторической правды, не нашедшей отражения в летописи. Сходная путаница могла возникнуть и у крестьян Овручского уезда, с которыми общался Н. И. Коробка. Так что искусственно накалять отношения Ольги и Игоря, превращая княгиню в мужеубийцу, ни к чему. Что же касается вопроса о способе приобретения Ольгой Вышгорода, то окончательный вывод сделать вряд ли удастся – мало информации. Мы можем только утверждать, что Ольга, происходившая из знатного рода (северного или южного), была не только вдовой Игоря, но и самостоятельной правительницей этого города, что, несомненно, усиливало ее позиции среди других русских князей {182} .