Александр Королев - Святослав

Летопись сообщает: «Направилась Ольга в Греческую землю и пришла к Царьграду. И царствовал тогда царь…» Тут в разных вариантах «Повести временных лет» расхождения – в Лаврентьевской летописи этот царь – Иоанн Цимисхий (вступивший на престол в 969 году, но хорошо известный русским летописцам по русско-византийскому договору 971 года), а в Радзивиловской и ряде других – Константин Багрянородный (который в это время действительно занимал византийский престол). Скорее всего, мы имеем дело с очередной вставкой. В народном предании, записанном позднее в летописи, действовал какой-то безымянный царь. К этому-то царю и явилась Ольга. «…И увидел царь, что она прекрасна лицом и разумна, удивился, беседуя с ней, ее разуму, и сказал ей: „Достойна ты царствовать с нами в столице нашей“. Она же, уразумев смысл сказанного, ответила царю: „Я – язычница. Если хочешь крестить меня, то крести меня сам. Иначе не крещусь“. И крестил ее царь с патриархом…» {200}

В столице Византии встречаются два мудрейших человека своего времени – царь ромеев Константин VII Багрянородный и русская княгиня Ольга. Кажется, им было о чем поговорить, но, по мнению летописца, Ольга интересует ученого императора исключительно как женщина. Выше уже говорилось о надуманности всего этого эпизода {201} . Летописец считал, что иными отношения княгини и императора и быть не могли. Это дань известному стереотипу в описании Ольги, которая как будто только и попадала в своей жизни в ситуации сексуального домогательства то со стороны древлянского князя, то византийского императора. Можно сопоставить этот эпизод и с упоминавшимся уже сказанием «Степенной книги» о первой встрече Игоря с Ольгой во время охоты, когда князь также попытался овладеть приглянувшейся ему перевозчицей, однако встретил отчаянное сопротивление {202} .

Ольга в этом сказании покоряет Игоря своей премудростью, нравственной чистотой и силой. Вообще, премудрость – еще одна из черт ее летописного образа (наряду с сексуальной привлекательностью, мстительностью и своеобразным чувством юмора). И это не случайно. Ведь Ольга – будущая христианка, а христианин, в представлении летописцев, всегда должен быть мудрее язычника. Ольга как будто с рождения готовилась к тому, чтобы креститься, а позднее стать святой. Вот и столкнувшись с домогательствами царя греков, будущая святая поучает разошедшегося василевса. После того как произошло крещение и киевская княгиня получила имя Елены (по мысли летописца – в честь святой Елены, матери римского императора Константина Великого), действующий император ромеев Константин Багрянородный призвал ее к себе и заявил: «Хочу взять тебя в жены себе». Она же ответила: «Как же ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью. А христианский закон этого не допускает – ты сам знаешь». И сказал царь: «Переклюкала (перехитрила. – А. К.) ты меня, Ольга». «И дал ей многочисленные дары, золото и серебро, и паволоки, и сосуды различные, и отпустил ее, назвав своей дочерью». Ольга здесь вновь – неукротимая невеста, а император – очередной неудачливый жених, не сумевший разгадать ее задачки. При этом Константину VII, оказывается, мало было быть единожды обманутым киевской княгиней, он не терял надежды что-нибудь добиться от новой христианки и прислал к ней в Киев послов со словами: «Много даров дал я тебе. Ты же обещала: когда возвращусь в Русь, много даров пришлю тебе: рабов, воск и меха и воинов на помощь». «И отвечала Ольга, обратившись к послам: „Если ты так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда тебе дам“. И, сказав это, отпустила послов» {203} .

Опять очень смешно! Конечно, для читателя, способного сопоставить гавани в заливе Золотого Рога (по-русски «Суд») в Константинополе и на Почайне у киевского Подола и представить, как блестящий василевс ромеев, относившийся ко всем соседям империи с величайшим презрением, а к русам еще и с ненавистью, ожидает приема близ киевской пристани. Подобная фантазия не могла не развлечь киевлянина, жившего на окраине тогдашнего обитаемого мира. Всегда приятно утереть нос столичной штучке. Жизнь в провинции, как известно, скудна на яркие впечатления. Так хотя бы помечтать…

События развиваются в рамках всё той же фольклорной традиции. Однако в истории крещения Ольги присутствует не только очередной незадачливый претендент на руку княгини, но и ее сын Святослав. Еще будучи в Константинополе, Ольга после крещения нанесла визит патриарху и заявила ему: «Люди мои – язычники, и сын мой – тоже. Да сохранит меня Бог от всякого зла». И отвечал ей патриарх: «Чадо верное! В Христа ты крестилась, и в Христа облеклась, и Христос сохранит тебя, как сохранил Еноха в древнейшие времена, а затем Ноя в ковчеге, Авраама от Авимелеха, Лота от содомлян, Моисея от Фараона, Давида от Саула, трех отроков от печи, Даниила от зверей, – так и тебя избавит он от дьявола и от сетей его». «И благословил ее патриарх, и отправилась она с миром в свою землю и пришла в Киев». Здесь, в Киеве, Ольгу уже ждал Святослав. Ольга начала склонять его к принятию крещения, «но он пренебрегал этим и не принимал в уши. Но если кто желал креститься, то не запрещал, а насмехался над ним. „Ибо для неверующих вера христианская юродство есть“. „Ибо не знают, не разумеют те, что ходят во тьме, и не ведают славы Господней“. „Огрубели сердца их, с трудом уши их слышат, а очи видят“».

Ольга не теряла надежды и продолжала убеждать Святослава: «Я познала Бога, сын мой, и радуюсь, если и ты познаешь – будешь радоваться». «Он же не внимал этому, отговариваясь: „Как мне одному принять новую веру, а дружина моя станет над этим смеяться?“ Она же сказала: „Если ты крестишься, то и все сделают то же“. Он же не послушался матери, следуя обычаям языческим, не ведая, что кто матери не послушает – в беду попадет. Как сказано: „Если кто отца или матери не послушает, то смерть примет“. Он же за это гневался на мать…» (Мрачное пророчество – позднее сбывшееся.) Но Ольга любила своего сына Святослава и говорила ему: «Да будет воля Божья. Если захочет помиловать Бог род мой и народ русский, то вложит им в сердце то же желание обратиться к Богу, что даровал и мне». «И, так говоря, молилась за сына и за людей каждую ночь и каждый день, воспитывая сына до его возмужания и совершеннолетия».

В этом летописном отрывке есть очевидное противоречие. Святослав – предводитель собственной дружины, с мнением которой он считается, но которая, по мнению Ольги, пойдет за своим князем куда угодно – даже креститься. Он гневается на мать, что недостойно сына и заслуживает сурового наказания. Подобный грех мог совершить только взрослый. Но тут же летописец говорит, что Ольга воспитывала сына до его совершеннолетия. А ведь после гибели отца, по летописному счету, минуло уже десять лет, мальчик должен был вырасти. Правда, если мы вспомним, что даты были вставлены в уже готовый текст, и уберем из летописи «разбивку» по «летам», то все встанет на свои места – Ольга пребывает в Киеве в любви с сыном, потом едет в Царьград (предание не разделяет эти события годами, которые нечем заполнить, летописцу важна динамика изложения), а вернувшись, продолжает заботиться о сыне.