Петр Астахов - Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка

Путь предстоял дальний.

До Котласа железнодорожные пути идут по двум направлениям: один через Горький, второй через Ярославль и Вологду. Наш этап последовал по этому маршруту.

Республика Коми расположена в зоне лесов. На севере густой массив леса уступает место лесотундре и тундре. Кроме основного богатства, леса, и промышленных объектов по его переработке, в Коми Республике добывался уголь в Печерском бассейне, была нефть и нефтеперерабатывающая промышленность в Ухте. А потом и в Воркуте создали новый северный угольный бассейн, и заполярная кочегарка стала снабжать этот район своим топливом. На шахтах работали в основном заключенные.

В большой по территории республике — малочисленное население. Советское руководство решило воспользоваться этими условиями, и за короткое время здесь создали обширную зону лесоповальных лагерей и других промышленных объектов, на которых работали заключенные. Отдаленность от центра, отсутствие дорог и возможностей для побега, суровая зима и редкое население превратили республику в некое «царство» зэков.

Зоны с колючей проволокой и вышками попадались иногда уже по ходу поезда. Дорога все дальше уходила на север. Казалось, нет этому пути конца.

С каждым прожитым днем становилось все труднее. Уходили силы. Осталась позади Ухта, там высадили несколько человек из соседнего купе. В нашем потерь не было — все семнадцать продолжали путь на Воркуту.

Но через десять дней у нас в купе скончался человек. Он первое время сидел на нижней лавке, затем ему предложили перебраться на верхнюю, там можно было лежать. Отказывало работать немолодое сердце. По его состоянию было видно, что дни его сочтены. Он ничего не ел, терял сознание, скончался ночью, так и не доехав до места. Конвоиры ожидали очередной остановки, чтобы оставить труп. В конце короткого зимнего дня мы прибыли в Абезь. Застывшее тело с трудом опустили вниз. Конвоиры вынесли его из вагона.

Как и всякая смерть, а эта особенно, повергла меня в глубокое раздумье и уныние — теперь смерть была совсем близко. Из населенных пунктов запомнилась Кожва, мост через замерзшую, покрытую снегом Печору и город на другом берегу, носящий ее имя.

Вокруг на сотни километров пути сплошной массив леса. До Воркуты, по-видимому, еще далеко. Где-то после Инты лес переходит в лесотундру, а там и до Северного полярного круга рукой подать.

Ночью поезд шел медленно. Снаружи разгулялась пурга. За ночь проехали участок лесотундры, и перед глазами открылась безрадостная картина — голая, без признаков растительности, снежная пустыня. К утру пурга несколько поутихла, оставив после себя снежные сугробы-заносы. Поезд все чаще останавливался — колею заносило снегом.

Подходила к концу третья неделя этапа. Только на следующий день посланный навстречу снегоочиститель освободил нас из снежного плена. За это время и с той, и другой стороны дороги намело горы снега.

В конце января 1947 года мы прибыли, наконец, в город, о котором если и шутили, то горько:

Он недавно появился на карте Советского Союза и был мало похож на город (городом он стал в 1943 году), а название получил от реки Воркуты. В сороковые годы в Воркуте жило несколько десятков тысяч человек. По официальным данным 1962 года, город насчитывал 60 тысяч человек, а в 1987 году — уже 112 тысяч.

Освоение Печерского угольного бассейна началось в тридцатые годы, а работали в этих далеких гиблых местах лишь те, кто прибыл сюда под силой оружия. Железной дороги не было, осужденных везли по Печоре и Усе на баржах. Старожилы рассказывали о трудных условиях жизни первых лет освоения края. Каждый третий день — пурга. Жизнь в палатках. Сила ветра такова, что передвигаться в зоне во время пурги можно лишь по канату.

Снег в низинах реки Воркуты оставался до середины июля, а в сентябре уже снова кружились белые «мухи». За эти два теплых месяца снег еле успевал оттаять, и появлялась редкая северная растительность — мох и кустарник ягеля-лишайника, вначале желтовато-зеленоватый, а к концу короткого лета бурого оттенка.

Наличие здесь угля позволило далекому и необжитому району быстро занять ведущее положение. В мою бытность в Воркуте в самом городе находилась крупнейшая в бассейне шахта «Капитальная». Сколько их было всего в те годы — не знаю. В 1950 году, после вторичного приезда в Воркуту, я был направлен на шахту с номером восемь. Обслуживал шахтные хозяйства ремонтный завод горно-шахтного оборудования. Уже работала воркутинская ТЭЦ. Строительство города и промышленных объектов требовало цемента, кирпича, извести и других материалов.

«Известковый» «штрафняк» к тому времени успел снискать себе «славу» самого гиблого места. Условия жизни и работы были настолько тяжелыми, что месяц, проведенный на «скале», превращал человека в «доходягу». Чтобы избежать этого каторжного труда, заключенные совершали членовредительство — рубили пальцы, кисти, руки, использовали для этого также средства для буровзрывных работ.

Работал кирпичный завод № 1, шло строительство второго кирпичного. Рядом с известковым строилась новая жилая лагерная зона — ОЛП [28] Отдельный лагерный пункт. строительства цементного завода. Прокладывались дороги на Урал.

Комбинат «Воркутуголь» за годы моего пребывания там сменил трех начальников. В 1947 году комбинат возглавлял генерал-майор Мальцев, его сменил полковник Кухтиков, а с начала пятидесятых годов генерал-майор Деревянко. Жили начальники, как наместники, облеченные высокой и неограниченной властью, и пользовались всем тем, что создавалось трудом их «крепостных» — заключенных. Из всех «вольняшек», с коими столкнул меня лагерь, запомнились: начальник ОЛПа строительства цементного завода капитан Дубовой (январь 1947 — январь 1948 гг.), а на шахте № 8 начальник планово-производственной части лаготделения ст. лейтенант Леонид Наумович Лейкин, приехавший в Воркуту из Ленинграда.

Я пытаюсь вспомнить воркутинскую пересылку, но она в ту зиму нашего приезда глубоко осела в снег и потеряла свои очертания. Она исчезла из памяти навсегда. Кроме барака, куда нас определили после этапа, я других подробностей не запомнил. Там было тепло: печи топились круглый год — уголь был свой и на лагерных угольных складах он никогда не кончался, и я не могу припомнить, чтобы отпускали его дневальным по каким-либо накладным.

Жилье надолго пряталось под снег, и пурга не в силах была заморозить людей, лишить их теплого крова. По всей длине барака с двух сторон сколоченные из горбыля двухъярусные нары. Всю нашу группу разместили внизу — мест оказалось много, и это было особенно заметно после тесного удушающего купе. И как всегда, ждем вестей с кухни — накормят чем-нибудь или нет? Не хотелось верить, что и здесь еды не будет. Но все повторилось — опять голодными должны были дожидаться утра. Нам повезло лишь в том, что в бараке не было урок — это сохраняло душевное спокойствие.