Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт

Зашла врач-ортопед — молодая женщина. Меня представили и вручили мои медицинские документы.

Она полистала историю болезни и принялась осматривать меня, даже не предложив раздеться, как положено по правилам медосмотра. Потом попросила выпрямить спину — я выполнила ее просьбу. А уж последующая беседа с ней… Этот взрезающий душу голос я узнаю, даже будучи по ту сторону бытия. Не хочу называть имени этой докторши, надеюсь, она прочтет эту книгу, пересмотрит свое отношение к пациентам и уменьшит самоуверенность и беспечность в даче обещаний больному.

— Ты почему не ходишь? — задала она сногсшибательный вопрос таким тоном, словно я специально, по своей хитрости, просидела столько лет в коляске. — Смотри, как хорошо спину держишь!

— Со мной же никто никогда не занимался, — промямлила я тихо. — Меня вообще мало лечили… И большую часть своей жизни я прожила не там, где положено…

Врач вскинула на меня недоуменный взор. Я попыталась рассказать про ПНИ и как оттуда выбралась, но она грубо оборвала:

— Я сама как специалист вижу, что у тебя олигофрения!

Тогда я показала свою книгу «Из жизни волшебника Мишуты», специально прихваченную с собой. Она долго ее рассматривала и ошарашила заключением:

— Вот видишь, ты же смогла написать книгу, значит, сможешь и ходить!

— Так вы меня возьмите к себе в больницу, — с надеждой в голосе попросила я.

— Не могу! У нас в ортопедии занимаются только теми, у кого мышечные контрактуры и неразработанные суставы. А у тебя спастика и гиперкинезы — их надо снять. Тебе следует сначала полечиться в неврологии, а там посмотрим.

После общения с врачом-ортопедом я долго пребывала словно в опьянении. С одной стороны, малоприятный осмотр и разговор с упоминанием давно снятого с меня диагноза «олигофрения», зато с другой стороны — надежда на то, что я буду ходить! Ну как я могла ей не поверить? Она все-таки врач. И если она считает, что я могу ходить, то значит, так оно и есть. Не станет же врач напрасно обнадеживать. Я увидела в этом враче-ортопеде волшебницу.

И в идее поставить меня на ноги, сыграл свою роль еще один давний случай. Когда я жила в Прокопьевском, к нам привезли новенькую девушку — Галину. Так вот у этой Галины была точно такая же форма ДЦП, что и у меня, со спастикой и гиперкинезами, но она сама ходила и самостоятельно ела. Я допытывалась у Галины: чем ее лечили? Она мне рассказала, что в Новокузнецке есть детский психоневрологический центр, где проживали и дети с ДЦП. И в этом центре с ними занимались — и физически и педагогически, кто мог и хотел учиться, тех учили. До шести лет Галина лишь ползала на четвереньках. А в центре ее лечили — и медикаментозно, и ЛФК, и проводили физиотерапию — и она встала на свои ноги!

Вот почему я столь безоглядно поверила тогда этой докторице, и настояла на том, чтобы меня госпитализировали в неврологическое отделение 29-й Городской больницы Новокузнецка.

В отделение неврологии я попала не в самое лучшее для Российского государства времечко — февраль–март 1998-го. Лекарства бесплатно уже не выдавали, их надо было покупать самим. Это постсоветское нововведение действует и поныне — в декабре 2009-го я снова лежала в этом отделении — и та же схема медицинского обслуживания с лекарствами за счет больного.

Я не стала спорить и купила пирацетам. Потом врач назначил мне таблетки с непривычным названием «наком». Наком применяют после операции на мозге, чтобы избежать судорог. В комплексе с другими препаратами и витаминами он дает неплохие результаты. И я воодушевилась. Мне повезло с покупкой — приобрела лекарство прямо с оптовой базы, по 400 рублей, а в аптеке он стоил 600. Но наком оказался «не моим» препаратом. Он немного снимал спастику в сочетании с витаминами группы В, но не более того. Гиперкинезы оставались. Они у меня вообще плохо снимаются лечением и сильно зависят от моего эмоционального состояния: иногда их нет по нескольку часов, а иногда внезапно возникают и долго не проходят. В острых случаях мне колют реланиум.

Лечащая врач чувствовала, что наком — не то средство, в котором я нуждаюсь, что надо подбирать другое. Но ничего не могла сделать — ведь, чтобы подбирать больному лекарства, надо эти лекарства иметь в ассортименте, а в муниципальных больницах таких запасов — для индивидуального подбора каждому пациенту — уже не держали. И я покорно принимала наком и терпеливо ждала, когда же у меня наконец появится равновесие в теле. И мечтала, как меня начнут ставить на ноги, и я пойду «на своих двоих»…

В палату приходила инструктор по физкультуре и занималась с нами положенное время. Я старалась выполнять все упражнения, вот только с левой рукой была проблема. Иногда непокорная левая, ну, никак не хотела разгибаться, и я прятала ее за спину. Инструкторша рявкала:

— Ну что ты опять затолкала под себя левую руку! Вытащи ее из-за спины, пусть свободно лежит!

Я, понимая ее праведное возмущение, вытаскивала руку и пускала ее «в свободный полет», но та лишь тормозила мои упражнения. И инструктор физкультуры была бессильна что-либо поправить и направить. Но все равно не понимала, что нельзя обижать больных, даже если они бесперспективны в плане лечения.

Расскажу еще один случай, связанный с пребыванием в том отделении. Это произошло в мою первую больничную неделю. Со мной в больницу отправили и Ольгу, но койко-место предоставили только мне.

Оказавшись без лежачего места, Ольга могла прикорнуть лишь на койке, которая ночью была свободна, так как «прописанная» там больная приходила только на утренние процедуры. А днем Ольга была вынуждена сидеть на стуле. Естественно, она стала уставать, у нее усилились головные боли, стало часто повышаться артериальное давление. Моя врач, вместо того чтобы помочь с местом, заругалась и потребовала отправить Ольгу назад, в наш дом-интернат. Но кто будет ухаживать за мной? Без посторонней помощи, я, увы, не в состоянии обойтись.

И тогда я попросила врача позвонить моей матери и попросить ее поухаживать за мной. К матери я обращалась лишь в самом крайнем случае, но это ведь и был такой случай. Тем более что к другим больным приходили родственники, обычно после работы, и ухаживали, несмотря на усталость.

Мать откликнулась на вызов врача — через два дня пришла со своей сестрой Марией. У мамы четыре сестры и еще брат, и все они проживали в Новокузнецке. Узнав, в чем дело, мать заявила, закатив глаза чуть ли не на лоб:

— Я не могу бросить работу! Хоть я официально на пенсии, но подрабатываю. Хочу на старость себе заработать, а то вообще жрать нечего будет!

Ее сестра Мария тут же вставила свое ценное мнение: