Лоран Сексик - Эйнштейн

Герман и Паулина Эйнштейн приехали сюда в надежде вести тихую жизнь, зарабатывать себе на хлеб, создать семейный очаг. Пустить корни в небольшом городке, как это делали раньше их родители и родители их родителей, между Австрией и Германией. Прежде всего, они стремились к спокойной жизни, прогулкам на природе, наслаждениям от чтения и музыки. Здесь, как и их родители, они не ощущали никакой враждебности к своим единоверцам. Ну евреи, и что? В 1769 году были опубликованы декреты об «эмансипации». Эйнштейны были такими же немцами, как и все прочие. Конечно, пока всего десять лет, но уже навсегда. В сельской местности еврейские общины прекрасно уживались с крестьянами и мещанами. От иудаизма они сохранили только приверженность к традициям. Немного нелогичное, но глубоко укоренившееся в душе стремление передать наследие Истории. Ничего ортодоксального, ничего принудительного, никаких бросающихся в глаза украшений. Они не евреи из Галиции. Они не живут в гетто. Паулина и Герман читали Библию, отмечали некоторые праздники, соблюдали, не впадая в догматизм, заповеди Господни. Подражая своим единоверцам, они пытались объединить любовь к родине с религиозностью. Идея заключалась в том, чтобы, не отрекаясь от себя, раствориться среди немцев, стать частью Второго рейха.

По вечерам Герман читал Гейне, иногда Шиллера, а Паулина играла «Патетическую сонату». Паулина обожала Бетховена, в особенности его сонаты. Каждую пятницу, в соответствии с Законом Моисея, Паулина Кох, следуя примеру предков, зажигала свечи с наступлением вечера. Протягивала дрожащие от благоговения руки к свету. Ее губы бормотали молитвы, обращенные к нему. Предвечный услышит ее молитвы. В великой милости своей Он дарует Эйнштейнам здоровье и счастье на десятки лет и позаботится о их родных.

Сын Эйнштейнов так выскажется о семейном достоянии, состоящем из уважения и открытости к миру: «Иудаизм — это не вера. Еврейский Бог отрицает предрассудки и создает для них воображаемую замену… От еврея не требуется верить, скорее, почитать жизнь в надличностном аспекте… Чрезмерное почтение к букве скрывает под собой чистую доктрину… Но в еврейской традиции существует другая ценность, предстающая во всем великолепии во множестве псалмов. Некая опьяняющая радость, восхищение красотой и величественностью мира».

Свет восторга в глазах его матери в канун субботы был отражением огоньков свечей, зажженных изящно и торжественно.

Перехватив в этот момент взгляд своего отца, Альберт, скорее всего, увидел бы там налет скептицизма. В глазах Германа вспыхивали огни грядущего века, а не божественная сущность, внушавшая ему сомнения. Герман Эйнштейн мечтал продавать динамо-машины, которые он будет делать на своей фабрике с братом Якобом. Вся Германия, Европа — весь мир переходил к промышленной эре, эре электричества, и Герман станет вершить техническую революцию. Он осветит улицы своего города. Герман мечтал озарить светом всю Европу.

Отец Альберта родился в 1847 году, в альпийской деревушке близ Ульма. Когда мальчик подрос и проявил кое-какие способности к математике, родители отправили его учиться в Штутгарт. Денег не было, и ему не удалось продолжить учебу в университете, на инженера. Ему пришлось вернуться и начать работать. Он женился — поздновато для того времени, почти в 30 лет. Его жена, Паулина Кох, была моложе его на 11 лет. Она происходила из более зажиточной семьи родом из Вюртемберга, разбогатевшей во времена королевского двора.

Но у Германа была своя гордость. Они не станут нахлебниками у родственников его жены! В Ульме Герман надеялся найти работу, открыть фабрику. Создать собственное дело. Он сумеет прокормить свою семью. У Германа были совсем простые вкусы, унаследованные Альбертом. Он любил долгие семейные прогулки по лесу, катание по озеру. Любил хорошо поесть: щедрая швабская кухня была как раз то, что надо. Обожал читать. Гейне — гордость его сородичей, еврей, превзошедший немецких поэтов, и, конечно, — Шиллер. Он мечтал основать семью, не слишком большую, хотел детей… Теперь уже не те времена, когда заводят кучу ребятни. Двое детей, может быть, трое, если Паулина будет настаивать. Двое детей и один из них, разумеется, сын.

Он думает об Ульме, которого не знал.

В самом выборе этого города таится сокровище. Это символ жизни, о которой мечтали его родители. Он часами слушал рассказы своей матери о том, как они туда приехали, — она и Герман. Рассказ о пути, который проделали его родители до Ульма, где распаковали вещи, его захватывал. Став взрослым, он проедет через весь свет, познает пышность столиц, суету больших городов, но так никогда по-настоящему и не выберет места, где провести свои дни, всегда предоставляя истории решать за него. Однако он остался навсегда заинтригован, очарован выбором его родителей. Если бы история не шла вперед, он провел бы свою жизнь в Ульме, городе мечты Германа и Паулины Эйнштейн. Альберт видел в этом некую главную истину, приоткрывшуюся ему. Жизнь в месте, где зарождается день, где спускается ночь. Где время никогда не прекращается. Ульм, маленький городок, огражденный крепостным валом, под защитой от времени, в конечном итоге останется единственным местом, где захотели бы жить Эйнштейны.

В доме 135 по Банхофштрассе он издал свой первый крик. Ничто в этом крике не возвещало изменения миропорядка и движения планет. Ни радости, ни грусти, ни гнева. Только знак того, что он здесь, в этом мире, готов схватиться с наступающей жизнью, помериться силами с ближними с высоты своих 50 сантиметров. Крик, чтобы заявить, что теперь все будет уже не так, как прежде, заглушенный гомоном и радостным празднованием рождения.

Весной 1945 года от дома номер 135 по Банхофштрассе не осталось ничего. Стены спальни были обращены в прах, дом разрушен авианалетом. Как и вся улица. И большая часть города. И большая часть его жизни. Что осталось от того первого крика? От предшествовавшей ему боли родов, от последовавших воплей радости? Что вышло невредимым из бурь этого века? Имя? Труды? Мировоззрение? Знаменитая фотография, воспроизведенная в миллионах экземпляров, на которой человек высовывает язык? Дымный гриб, выросший в небе, возвещая ядерную зиму? Гримаса, состроенная миру, словно в насмешку над трагизмом истории?

От первого крика до последнего вздоха, от Ульма до Принстона — сколько бурь над ним пронеслось, сколько пылких ударов отбило сердце. Удары судьбы и ее расклад. Озарения гения. И что осталось? Магическая формула? Однообразная жизнь?..

Ульм, 1879 год. Увы, за крепостными стенами, в городке, словно отгородившемся от мира, работу было не найти. Здесь сторонились техники. Зачем делать динамо-машины, если славу городу доставляют курительные трубки? Никогда прогресс не проникнет за городские ворота. Прошел год. В уме Германа множились образы динамо-машин. Очарование первого времени сменилось усталостью. Смириться с очевидным: фабрики не будет. В небольшой мастерской продают что ни попадя. Накапливаются долги. В сумерках Герман бродит по улицам города. У него такое чувство, что газовые рожки будут гореть здесь всегда. Только-только приехали — и вот уже надо уезжать. Паулина беременна вторым ребенком. Нужно мыслить шире. Какой-то город, бесконечные улицы, на которых еще нет электрических фонарей. Бесчисленные тротуары, погруженные во мрак, которые предстоит осветить. Заказов хватит на всю оставшуюся жизнь. Он в десятый раз раскладывает на столе карту. Какой-то город — но какой? Рука скользит по листу. Застывает в нерешительности. Не забираться слишком далеко. Оставаться поближе к корням. Избегать резких перемен. Выбрать город среди гор. Остаться поближе к лесам и озерам. Поехать на запад? Штутгарт был бы идеальным решением. Но он жил в Штутгарте. Воспоминание об этом городе имеет привкус незавершенности. Он снова видит, как собирает чемоданы. Вспоминает разговоры родителей, в который раз делающих подсчеты. Они принимают решение с болью в сердце. Нужно вернуть Германа домой. У них недостаточно денег, чтобы их сын мог учиться на инженера в университете. Штутгарт — синоним неудачи. Ехать на восток? Еще один кружок на карте выделен красным цветом. Бавария совсем рядом от Швабии. Там они будут чувствовать себя как дома. Мюнхен? Пусть будет Мюнхен! Благодаря Эйнштейнам Мюнхен превратится в город света. Прощайте, швабские горы! Последняя прогулка по берегам Дуная. Прощай, Ульм-1880!