Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

Здание школы юнг на улице Перекопской, 2 было шикарное: трехэтажное, с высокими потолками, просторными, светлыми классами, спальнями с большими сводчатыми потолками, в цокольном этаже, и остекленной башней на крыше, наподобие пожарной каланчи. Говорили, что это здание бывшего кадетского корпуса или дворец губернатора, но построено оно было еще в Потемкинские времена.

Начальником школы был капитан первого ранга Василий Константинович Москалини, среднего роста, плотный, с крупным добрым лицом, которое становилось очень суровым, когда он был недоволен. Долгое время я считал, что его фамилия от итальянских предков, но через много лет я случайно был в греческом селе Ялта под Мариуполем и услыхал там эту фамилию.

Появились преподаватели и нам предложили сдать экзамены — написать диктант и решить по математике несколько задач и примеров. С экзаменами мы кое-как справились и после этого официально приказом были приняты курсантами школы юнг. Вопреки нашему желанию нас всех четверых зачислили в роту палубников, где должны были подготовить как матросов 1-го класса. Странно, но почти все хотели стать мотористами и механиками. «Успокоил» нас ротный командир, объяснив, что мотористы никогда не станут судоводителями-капитанами. А кто не мечтал об этом в детстве?

Постепенно жизнь в школе налаживалась: почти регулярными стали занятия по школьной программе 6-го класса, но мало кто окончил хотя бы 4. Должны были учить английский, но не было преподавателя. С морскими уставами и наставлениями, правилами поведения на судне и другими премудростями морской службы нас знакомил ваш ротный командир лейтенант Михаил Рубин. Стояли мы и на вахте, в упомянутой выше стеклянной будке-каланче на крыше школы, наблюдая за двором и возможными возгораниями. Почти каждый день после занятий мы драили полы: коридоры, классы, спальни.

Тех, кто дежурил у главного входа, а туда назначали более прилично одетых, вооружали винтовкой СВТ с примкнутым штыком.

Стали понемногу одевать в старое, сильно поношенное флотское обмундирование. В первую очередь тех, кто был почти раздет и разут. Столовая была в двух кварталах, а кормили так, что все время хотелось есть, но мы все уже привыкли к этому чувству за три прошедших года.

По выходным нам разрешали съездить домой и мы большой гурьбой атаковали «500-веселый», а через часов 10 уже были дома. Билетов, конечно, никто не брал — забирались в теплушку, лезли на нары, если было место, и ехали. Дома у нас немного наладилось, маме стали давать военный паек, было что покушать и немного взять с собой. То, что привозилось из дома кем бы то ни было, съедалось мгновенно всеми и хорошо, если доставалось владельцу.

Стали складываться определенные отношения между ребятами, как правило, на основе землячества. А так как большинство были из нашего города, то по улицам и районам. Особую группу составляли ребята Чечеловского заводского района: они были взрослей нас и более напористые, больше знающие негативную сторону жизни и, как казалось тогда, умеющие за себя постоять.

Бывали случаи, когда ротный командир приходил на занятия с больной головой, чечеловские с пониманием ухмылялись и давали ему добрые советы, как надо поступать в таком положении. Он оставлял нас часа на два, поручая им же читать уставы, а возвращался бодрым, подтянутым и веселым.

Отношение наше к командирам было очень уважительное, даже с большой долей влюбленности. Они оказались именно теми воинами-севастопольцами, о которых мы давно были наслышаны по сводкам Совинформбюро. Начальник школы был командиром корабля, на котором вывозил на Кавказ раненых, а обратным рейсом доставлял боеприпасы и пополнение, неоднократно тонул и имел множество ранений. Наш ротный — катерник, воевал на катерах, пока их не перетопили, потом сражался в морской пехоте и был основательно покалечен.

Все воспоминания, впечатления и чувства того периода уходили из памяти все дальше и дальше, тем более, что был я в этой школе юнг совсем немного и расстался с нею не совсем обычно. Но через 20 лет после этих событий я повстречал человека, который напомнил мне все прошедшее, а порой и заново заставил его пережить.

На спортивной базе нашего института тренировалась женская баскетбольная команда «Сталь», самая знаменитая и перспективная команда не только нашего города, а всей Украины. Ее бессменным тренером до самого последнего времени был Исаак Ефимович Майзлин, ставший впоследствии Заслуженным тренером СССР и УССР, воспитавший 40 составов этой команды, очень коммуникабельный, общительный и, как оказалось, несколько застенчивый человек. Однажды в разговоре он сказал, что учился в Херсонской школе юнг, и с тех пор мы много раз возвращались к этой теме, вспоминая пережитое.

Дальше выяснилось, что Исаак Ефимович не только вспоминает о прошлом, но и много лет является инициатором почти ежегодных встреч в Херсоне бывших курсантов школы юнг и мореходного училища, которое он окончил, а затем и плавал на Дальнем Востоке. От него я узнал, что механик доменного цеха на заводе «Криворожсталь», выпускник нашего института Александр Суровцев тоже учился и окончил школу юнг. Александра хорошо знали в институте все, он был душой общества, спортсмен-штангист, любимец девушек, хороший студент, а затем и специалист. Его уже давно не стало, но его помнят.

Несколько лет назад Исаак неожиданно организовал встречу бывших юнг в Днепропетровске: Валентин Флякс — автомобилист — пенсионер, Феликс Глушевицкий — тоже автомобилист, Анатолий Ролин — механик, Сергей Ксензов — капитан-наставник, Павел Овсеенко — капитан Херсонского порта и я. Посидели, каждый рассказал о своем пути, вспомнили о том, что еще осталось в памяти, и разошлись с немножко горьковатым чувством тоски по навсегда ушедшему детству и юности.

А тогда, в 1944-м, события развивались следующим образом. Однажды прервали занятия, построили во дворе на плацу всю школу, 300 человек, и объявили о том, что нас направляют на уборку урожая в колхоз. На следующее утро мы на барже двинулись вверх по течению Днепра и к концу дня прибыли в Горностаевский зерносовхоз Каховского района. Поселили нас в большом полуразрушенном здании школы или клуба, без окон и с одной дверью на весь дом. Кое-как переночевав, на следующий день мы с раннего утра «ремонтировали» дом: делали маты из соломенных снопов и закрывали ими окна, таскали солому для постелей, набивали ею наволочки, которые вместе со старенькими одеялами нам дали в Херсоне.

Председателем колхоза был отставной солдат-инвалид, ходивший в шинели, из-под которой торчал деревянный протез вместо правой ноги. Ходил он без костылей, которые брал в руки только ближе к вечеру. Он всячески старался помочь нам, но мог это сделать только добрыми советами и по-отечески нас пожалеть.