Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

Это было первое письмо из более сотни полученных мною от Любы за время шестилетней службы, у нас сложились добрые дружеские отношения, которые почему-то не переросли в большее.

Врач внимательно осмотрела последний раз мои глаза, потыкала указкой в таблицу с буквами, дала рекомендации на месяц и сказала, что все восстановится в прежнее состояние, если буду хоть чуточку следовать ее советам, и — до встречи в Днепропетровске.

Обмундировали меня в многократно стиранные ватные шаровары, такую же телогрейку и ботинки с одной обмоткой, которую я разрезал пополам. Вместо вещевого мешка — старая противогазная сумка, а шапка — с наполовину обгоревшим ухом. Если бы на ней не было звездочки, то я вполне мог сойти за воина, бежавшего из фашистского плена, попавшего туда не позже 1941. Одно утешение, что все это прошло хорошую санитарную обработку.

В таком виде я явился в палату, изрядно повеселив коллег и, переночевав, после завтрака отправился на построение.

Команду 60 возглавлял строгий старшина, долго суетившийся перед строем, выравнивая носки и подтягивая ремни, а затем сделавший перекличку. К моему удивлению моя фамилия в списке не значилась и, как только команда, повернула в ворота, я прыгнул на крыльцо нашего отделения, открыл дверь и столкнулся с Ниной Пономаревой:

— Я вчера поздно вечером переписала тебя в команду 15, уедешь ровно через сутки. Команда 60 пойдет в пехоту на 1-й Белорусский к Жукову, там и голову сложить недолго, а ты уже в пехоте был, теперь повоюешь в артиллерии.

Моя кровать была занята вновь прибывшим и дежурная сестра отвела меня на свое место, а утром нас, 15 человек, погрузили в кузов «студебеккера» и мы отправились к месту нового назначения.

Прежде чем закончить этот эпизод, забегу немного вперед. Когда закончилась война, нас 5 или 6 человек послали в Берлин за деньгами и документами для офицеров, отъезжающих в отпуск. Сначала заехали в финансовое управление нашего фронта, потом на юг и попали в Кюстрин, а оттуда на запад до самого Берлина.

Почти на всем протяжении этого пути по обе стороны дороги стояло огромное количество разбитой техники: танков, самоходных установок, орудий, автомашин, а главное, несмотря на то, что после окончания этой битвы прошло почти полмесяца, воздух был густо насыщен сладковатым запахом горелого и разлагающегося человеческого тела. Между всем этим страшным нагромождением копошились похоронные и трофейные команды в масках и противогазах, что придавало всему зловещий вид.

Вернувшись из этой поездки, я получил обратно свое письмо к Нине Пономаревой с отметкой, что фронтовой эвакогоспиталь № 1374 расформирован.

Отъехав от Торна не более 50 километров, мы прибыли в расположение 7-го запасного артиллерийского полка, разместившегося в лесном немецком военном городке с множеством уютных сборных одноэтажных деревянных домов. При первой беседе с принявшим нас офицером выяснили военные специальности каждого и направили по батареям. Я попал в батарею управления, во взвод разведки.

Когда я пришел в казарму, где размещалась батарея, там был один дневальный, который очень обрадовался моему появлению, так как уже трое суток бессменно находился на посту и только изредка его подменял комбат, давая возможность сходить в туалет и столовую. Несколько дней назад весь полк ушел с маршевыми командами. С этим парнем нам пришлось уже вдвоем дневалить двое или трое суток, а затем пополнение стало поступать очень часто и через неделю наша батарея насчитывала около 120 человек.

Полк был создан на базе отдельного истребительно-противотанкового полка, сильно пострадавшего в Белорусской операции, с 76-мм пушками ЗИС-3 образца 1942 г. на конной тяге. Все офицеры на утренний развод являлись с клинками и шпорами, а утром, до завтрака, командир полка лично занимался с офицерами вольтижировкой. Отводить лошадей в конюшню было обязанностью дневальных, и мне тоже перепадало это удовольствие.

Орудийный парк был представлен указанными пушками, а в стороне стояли немецкие различные артиллерийские системы, с которыми нас тоже ознакомили. Наша батарея состояла из четырех взводов: разведчиков, вычислителей, радистов и телефонистов. Занятия проводили взводные командиры.

Учили нас подготовке данных для стрельбы с закрытых позиций, умению быстро осуществлять топографическую привязку батареи, наблюдательного пункта и ориентиров, корректировке огня с помощью полевого бинокля и, в первую очередь, умению выявлять огневые точки на переднем крае противника, а также позиции артиллерии и минометов. Все занятия чисто теоретические с выходом на полигон. Стрелять нам из пушек не дали, только батарее, где готовили наводчиков, выделили по три снаряда для стрельбы прямой наводкой.

После обеда работали в орудийном парке, в казарме и строили стадион. Последнее было самым интересным: мы расчищали футбольное поле, размечали его, делали трибуны для начальства. По соседству, на опушке леса был небольшой, в 4–5 домов хутор, где жили две польских семьи, которым досталось десятка три коров от сбежавших немцев. Польские женщины, не зная куда девать большое количество молока, с радостью поили им нас и просили еще ведра два взять с собою. Когда же мы соорудили футбольные ворота, и они спросили, что это такое, один остряк ответил, что мы строим колхоз и скоро они все станут колхозниками, от молока нас отлучили.

Прибывшие солдаты и сержанты были все из госпиталей и одеты почти так же, как и я, но постепенно нас стали переодевать в новое обмундирование и выдавать походное снаряжение. Опытные стали поговаривать об отъезде и даже определяли куда повезут приезжающие за нами «покупатели»: если команда формируется из 50–60 человек — значит в противотанковую артиллерию, а если команда небольшая, то в артиллерию большой мощности или части РГК. В действительности произошло именно так.

Наконец настал день и приехали наши «покупатели». Они два или три дня приходили к нам на занятия, присматривались, прислушивались, а однажды вечером нас, человек 17–18 позвали за перегородку к командиру батареи. Там сидели приезжие офицеры и, вызывая по одному, задавали по 2–3 вопроса и отпускали. Перед ужином зачитали список из 15 человек и приказали быть готовыми к отъезду завтра утром. В этом списке был и я.

Капитан, сопровождавший нас, привез и высадил всю команду на огневых позициях 56-й пушечно-гаубичной бригады где-то в районе Гдыни, передал наши документы пожилому старшине и удалился. Старшина организовал нам обед и тут же нас повели к командиру дивизиона, находившемуся на наблюдательном пункте примерно в 3–4 километрах, на небольшой высотке, в немецких хорошо оборудованных траншеях с двумя огромными, в 5–6 накатов, блиндажами.