Ингрид Бергман - Моя жизнь

После моего ухода девочки, как бы между прочим, предложили: «Папа, поскольку у тебя день рождения, давай поужинаем в твоем любимом ресторане».

Вечером они пришли туда, и, подойдя к столу Роберто вдруг обнаружил, что за ним собралось все его семейство; сестры, племянники, старший сын, внуки, его первая жена. Ну и я в том числе. Он взглянул на меня: «Это, конечно, твоих рук дело».

Затем прозвучала речь, написанная Ингрид и Изабеллой специально для данного вечера. Это была, конечно, шалость: мы использовали все любимые изречения Роберто, которые тот произносил в бешенстве или в ярости, например: «Я выну изо рта последний кусок хлеба, чтобы накормить детей». И прочее в том же духе. «Не беспокойтесь, — говорила я девочкам. — Я знаю его лучше, чем вы. Ему все это очень понравится».

Речь читала Изабелла, и Роберто пришел в такой восторг, что просто плакал от смеха. Он заставил ее повторить все сначала, а потом забрал листок домой, вставил его в рамочку и повесил на стене.

Кроме всего прочего я еще вызвала из Парижа Робина, обрядила его в форму официанта, и, как только мы усадили Роберто, он подошел к отцу с меню. Роберто взял карточку, не обратив ни малейшего внимания на своего сына. А с какой стати? Это же был всего лишь официант. Прошла минута. Робертино пришел в отчаяние от того, что его не узнает родной отец. «Па-па! — вскричал он. — Это же я, Робин!» Вся наша затея рухнула.

Роберто вскочил, заключил его в объятия и через плечо сына посмотрел прямо на меня. Взгляд, который он подарил мне, стоил многого. Он окупил все мои старания.

Это был великолепный вечер. У нас оказалось так много поводов для воспоминаний, потому что те итальянские дни по-прежнему оставалась дороги мне. А итальянцы такой великодушный и сердечный народ!

В Швеции, если вы едете в дорогом автомобиле, никто из окружающих за вас не порадуется. А вот в Италии иначе. Помню, как однажды Роберто оставил свой красный «феррари» около небольшого рыбного ресторанчика. Мы ходили по магазинам, а когда вернулись обратно, то на переднем сиденье обнаружили завернутого в бумагу огромного красного омара. Мы понесли его в ресторан, решив, что, по-видимому, произошла какая-то ошибка; мы не покупали, не заказывали омара. На что нам ответили, что это подарок за то удовольствие, за ту честь, которую мы оказали хозяевам, поставив такую красивую машину около их ресторана.

Правда, тот же «феррари» несколько раз навлекал на Роберто неприятности. Причем тогда, когда он меньше всего ожидал их. В свое время он на этой машине принимал участие в гонках в разных европейских странах; в Швеции, потом в итальянской «Большой миле» — опасном двухтысяче-километровом ралли по всей Италии. Помню, как репортаж о гонках передавали по радио. Слушая, я ходила взад-вперед и так волновалась, что расплакалась. Тут же находился Робертино, ему было года четыре или пять. Гонки наконец кончились. Роберто не выиграл, но вернулся домой героем — шампанское, куча друзей, поздравления. Вдруг, когда отец сел, к нему подошел Робертино и ударил его прямо в лицо. Роберто так изумился, что не мог вымолвить ни слова. А Робертино объяснил: «Это тебе за то, что ты заставил плакать мою маму».

В следующий раз я увиделась с Роберто весной 1977 года, спустя девять месяцев после его дня рождения. Это произошло совершенно случайно. Я поехала в Жуазель, чтобы взять кое-что из вещей. Дом был пуст, если не считать двух слуг, и на меня нахлынуло прошлое. Воспоминания. Ошибки. Разногласия. Радости. Все прожитые годы.

Я не могла там больше оставаться и перебралась в Париж, в отель «Рафаэль». И кто бы вы думали там остановился? Роберто.

Он повел меня обедать. Он всегда угадывал, когда я бывала в расстроенных чувствах. Он прислал мне в номер грелку и таблетку аспирина. И хотя я не обмолвилась ни словом, он почувствовал, что меня беспокоит предстоящий развод и что я с отчаянием оглядываюсь на свое прошлое.

На следующий день он позвал меня на ленч и сказал: «Не оглядывайся назад, Ингрид. Ты заработаешь нервное расстройство, если будешь продолжать копаться в своем прошлом. К черту прошлое! Смотри вперед — и иди вперед». Он поцеловал меня в щеку и уехал в аэропорт на свой самолет. Я не знала, что больше мне не суждено увидеть его живым.

Через два месяца, в мае, Роберто позвонил в Чичестер, где я играла в летнем театральном сезоне. Мы показывали пьесу Н. К. Хантера «Лунные воды». Режиссером был Джон Гилгуд.

Вторую главную роль исполняла Уэнди Хиллер. Прекрасно помню, как однажды она пришла в мою уборную, где я как раз гримировалась, и сказала: «Мне бы следовало тебя ненавидеть». — «А в чем дело что случилось? Что я такого сделала, Уэнди?» — «Каждый раз, когда я иду в чичестерские магазины, меня кто-нибудь останавливает на улице и говорит: «Мисс Хил-ли-ер (они так произносят мою фамилию), вчера вечером мы видели ваш спектакль. Не правда ли, мисс Бергман в нем просто великолепна?»» — рассказала, смеясь, Уэнди.

Роберто сообщил мне, что его пригласили в Канны в качестве председателя жюри кинофестиваля. «Представляешь, я должен буду просмотреть все эти фильмы», — сказал он мне. «Ну что же делать, конечно, должен, — засмеялась я. — Ты же председатель жюри. Когда я выступала в этой роли в 1973 году, мне показалось, что просмотр фильмов — единственное удовольствие на всем фестивале».

Он сказал, что очень устал. Что рад бы вернуться в Рим, в свою квартиру. Мы поговорили еще немного и положили трубки.

Чичестер — прелестный старинный английский городок в Сассексе. Мы с Рут сняли небольшой коттедж в получасе езды от театра, и я взяла напрокат небольшой автомобиль. Спектакли начинались в семь часов вечера, но я приезжала довольно рано, часа за полтора до этого времени, чтобы расслабиться — никого не видеть, ни с кем не говорить по телефону. Я должна была превратиться в сорокапятилетнюю Элен Ланкастер, свою героиню.

Раз в неделю к нам приходила женщина, чтобы убрать дом. Втроем нам негде было повернуться, и всякий раз, как она бралась за тряпку, мы с Рут шли в местный трактир.

3 июня 1977 года мы вернулись домой. Служанка уже ушла, но оставила записку: «Из Рима звонила Фиорелла. Пожалуйста, срочно позвоните в Рим. С детьми все в порядке».

«Как это мило с ее стороны, — подумала я, — ведь первой всегда приходит мысль: что-нибудь случилось с детьми».

Я тут же позвонила Фиорелле, и она сообщила, что Роберто умер от сердечного приступа. Когда ему стало плохо, он позвонил своей первой жене, жившей неподалеку. Та прибежала, но было уже поздно. Смерть наступила мгновенно. Мы с Рут позвонили детям, Ларсу, Пиа, всем, кому следовало знать об этом горе. Конечно же, я была совершенно убита. Роберто все еще продолжал оставаться важной частью моей жизни. Только что, казалось, отмечали мы его семидесятилетие.